О чем говорили А. С. Грибоедов и Н. Н. Оржицкий в Крыму?

22 (11 по старому стилю) июля родился Николай Николаевич Оржицкий (1796–1861) – русский дворянин, офицер, поэт, участник восстания на Сенатской площади.

Штаб-ротмистр Оржицкий был одним из тех, кто повстречал автора «Горя от ума» в Крыму. Вот, что говорил по этому поводу сам А. С. Грибоедов в письме А. А. Бестужеву: «Оржицкий передал ли тебе о нашей встрече в Крыму? Вспоминали о тебе и о Рылееве, которого обними за меня искренно, по-республикан­ски».

Приведенные слова играли важную роль в развитии грибоедоведения. По мнению исследователей, письмо к одному из видных декабристов (Бестужеву) с упоминанием имен двух других (Оржицкого и Рылеева) свидетельствовало об их соучастии в революционном движении. Значит, и поездка автора «Горя от ума» на Юг, и сам драматург были неотделимо связаны с заговором тайных обществ.

Николай Николаевич Оржицкий
(из фондов Музея ИРЛИ РАН).

Вместе с тем вопрос о причастности Грибоедова к планам декабристов нельзя решить, упрощая их собственный вклад в подготовку восстания. Ведь, например, современники Оржицкого вспоминали о его крайне несерьезном отноше­нии к заговору. Похожий вывод сделал и Следствен­ный комитет по делу о восстании на Сенатской площади. В результате его работы было установлено, что Оржицкий в тайных обществах не состоял, к наме­рениям декабристов относился скептически, а замыслов их и вовсе не разде­лял. Неудивительно, что суд приговорил его лишь по девятому разряду из одиннадцати возможных – «к лишению чинов и дворянства и написанию в рядовые до выслуги».

Определяя роль Оржицкого в подготовке мятежа 1825 года, важно учитывать ещё одну важную деталь. Штаб-ротмистр был и одним из четырех (по­мимо А. Ф. Бригена, Е. П. Оболенского и С. П. Трубецкого), кто, отвечая на вопрос о со­ставе революционных обществ, добровольно назвал автора "Горя от ума" среди известных ему заговорщиков. Судя по всему, Оржицкий вовсе не боялся того, что данные им показания могли вывести следствие на обстоятельства его крымской встречи с Грибоедовым. А ведь такой поворот событий был бы крайне нежелательным для обоих – если это свидание, разуме­ется, не являлось случайностью и действительно имело какую-то связь с заговором.

Ни Трубецкой, ни Оболенский, ни Бриген, похоже, не вхо­дили в круг друзей либо близких приятелей Грибоедова. Во всяком случае академик М. В. Нечкина, подробно изучившая связи литератора с большинством декабристов, не считала, что к лету 1825 года они поддерживали товарищеские от­ношения. Поэтому вполне закономерными выглядят и показания этих заговорщиков на допросе. Видно, что они точно не испытывали чувства дружеской привязанности к Грибоедову, называя его имя в ряду деятелей тайных организаций. В отличие, например, от того же Рылеева, который действительно бли­зко знал автора «Горя от ума» и заявлял прямо противопо­ложное. Значит, и связь последнего с Оржиц­ким, и крымская встреча с ним, скорее всего, не имели того характера, который ви­делся большинству совет­ских ученых.

Пока не ясно, касался ли Грибоедов в своей беседе с Оржицким политических тем – ведь декабристу Бестужеву он действительно писал: «Вспоминали о тебе и о Рылееве». Но также следует признать, что этой фразы явно не достаточно для того, чтобы изучать крымское ок­ружение Грибоедова лишь в контексте его встреч с революционерами и как-то по-особому выделять их имена на общем фоне всех остальных, якобы «слу­чайных лиц, которые попались» (В. П. Мещеряков) драматургу в пути. Ведь такими случайными лицами, наоборот, могли являться именно заговорщики – а точнее, те из них, кто имел да­леко не прямое отношение к подготовке мятежа. Сам же Оржицкий был известным в свое время по­этом, в связи с чем, видимо, Грибоедов и вспоминал его в письме от 22 ноября 1825 года наряду с другим литератором – Рылеевым.


Литература:
Минчик С. С. Грибоедов и Крым. Симферополь, 2011. С. 31–32.

Крым в неизвестной трагедии А. С. Грибоедова о Крещении Руси.

15 (28 по новому стилю) июля отмечается День Крещения Руси. Это событие, определившее характер развития мировой истории, получило массу откликов в художественной литературе. Одним из тех писателей, кто не обошел его вниманием в своем творчестве, был и А. С. Грибоедов.

Владимир Святославич знакомится с Библией
(из книги "Русская история в картинах").

О планах автора «Горя от ума» написать трагедию из эпохи князя Владимира Святославича известно благодаря А. Н. Муравьеву. Вот что говорил мемуарист, вспоминая о своей крымской встрече с Грибоедовым: «Я сказал ему мое намерение написать поэму “Владимир”. «Я думал сделать из сего трагедию, когда посетил Корсунь, – отвечал он, – и сия мысль во мне сохранилась».

На соответствующий интерес Грибоедова указывают и другие свидетельства. 2 июля 1825 года во время поездки по окрестностям Балаклавы он коротко отметил в своем путевом дневнике: «Воспоминание о великом князе Владимире». А на следующий день, прогуливаясь по развалинам древнего Херсонеса и разбирая отдельные фрагменты из «Повести временных лет», написал: «Не здесь ли Владимир построил церковь? («Корсуняне подкопавше стену градскую крадяху сыплемую персть и ношаху себе в град, сыплюще посреде града, и воины Владимировы присыпаху более». Нестор.)». И далее: «Может, великий князь стоял на том самом месте, где я теперь…». 

Похожие высказывания имеются и в писательских «Desiderata» – своде черновых заметок по истории, филологии и географии. Вот одна из них: «Есть ли залив (или заводь) Днепра, бухта, ниже порогов, известная Перуня рень?», – где, по утверждению летописца Нестора, киевский государь приказал утопить статую языческого бога Перуна.

Изучая эпоху Крещения, Грибоедов должен был знать о судьбоносной роли христианства не только в истории Руси, но и в преображении самого князя Владимира. Ведь если последний был «в язычестве мстителем свирепым, гнусным сластолюбцем, воином кровожадным» (Н. М. Карамзин), то со временем изменился под влиянием принятой веры и даже весьма «усердствовал в покаянии» (ПВЛ). Понятно, что такое преображение литератор соотносил и с собственной эволюцией – от юноши, глумящегося над религиозными убеждениями приятелей, до человека, «ревностно» (А. С. Грибоедов) соблюдающего церковные обряды.

Не исключено, что внутреннее развитие Владимира соотносилось Грибоедовым и с перерождением другого видного деятеля. По мнению Л. М. Борисовой, особое внимание писателя в связи с его творческой работой в Крыму должен был привлекать султан А. И. Крымгиреев. Ведь, подобно киевскому князю, обращенному в православие и открывшему путь к истинному Богу для своего народа, этот наслед­ник ханской династии крестился, будучи потомственным мусульманином. Наконец, иных верований придерживались соплеменники и поручика Кадигирея, задумавшего христианизацию крымских татар, и князя Владимира.

Поддерживая и развивая идею профессора Борисовой, не лишне предположить следующее. Сравнивая Крымгиреева с Владимиром, Грибоедов мог лично убедиться в том, что под влиянием горячо воспринятого им христианства, крымский помещик эволюционировал как духовно, так и культурно. По этой причине Н. М. Сементовский называл его «ученым и образованным человеком», а другой современник обращал внимание на манеры «вежливого султана». «Он принадлежит к числу необыкновенных людей», – заявлял по этому поводу один корреспондентов газеты «Северная пчела» и добавлял: «Сказывают, что он человек весьма просвещенный и любезный». Самюэль Бруннер и Даниэль Шляттер отзывались о поручике Кадигирее так: «Schöner Mann», – что в переводе с немецкого буквально означает «славный человек». Англий­ские же путешественники (Джордж Джонс, Роберт Лайолл, Джеймс Уебстер, Мэри Холдернесс), видевшие Крымгиреева в Крыму, особо подчеркивали ту роль, которую сыграли в его воспитании и преображении (надо полагать, из невежественного азиата в цивилизованного европейца) несколько лет жизни, проведенных в Британии. Наконец, хорошо известно, что именно Султану, увлекавшемуся крым­ской историей, были «обязаны своим спасением остатки Неаполя Скиф­ского возле Симферополя» (ПССГ), а также некоторые иные предметы старины и памятники древности. Немаловажно подчеркнуть и то, что в 1837 году поручик стал одним из девятнадцати жителей Таврической губернии, «подписавшихся на собрание сочинений Пушкина» (Е. В. Черноусова, В. П. Казарин), которое издавалось «в пользу его семейства».

Вместе с тем, не все современники замечали благотворные перемены в Кадигирее. Известный мемуарист Ф. Ф. Вигель вспоминал о нем так: «Добрый, честный полудикарь, которого характер ни сектаторство, ни кротость жены не могли совершенно смягчить, которого опасно было сердить и трудно унимать». О своенравии крымского помещика свидетельствует и архивные документы. В путевом дневнике А. С. Норова, побывавшего на полуострове в тридцатые годы XIX века, говорится о ссоре А. И. Крымгиреева с мурзами, из-за чего татарская слобода, близ которой жил поручик, оказалась «разделена на две части» (РНБ ОР). А в журналах заседаний Симферопольского уездного суда за 1823 год выявлены материалы дела «о причинении Султаном Крым Гиреем побоев унтер-офицеру инвалидной роты Петру Гулину при покупке леса» (ГААРК). Неслучайно 10 июля 1825 года, вспоминая о прогулке с Кадигиреем, Грибоедов записал в дневнике: «Султан о религии толковал очень порядочно в Бахчисарае, свое и чужое, но премудрость изливается иногда из уст юродивых». Складывается впечатление, что автор путевых заметок иронизирует над проповедником и его личными качествами – будто сомневаясь в том, что воцерковление способно в корне изменить человеческую сущность.

Как видно, в Крыму Грибоедов вряд ли испытывал недостаток в материале для написания трагедии о князе Владимире. Его раздумьям над сюжетом этого сочинения здесь наверняка способствовали и поездки по местам, связанным с Крещением, и общение с лицами, составлявшими его собственное окружение.

Литература:

Минчик С. С. Грибоедов и Крым. Симферополь, 2011. С. 117, 137–139.

Тема «Грибоедов и Крым» в свете задач современной русистики.

В этот день родился Павел Владимирович Михед – доктор филологических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Национальной академии наук Украины.

Один из видных специалистов в области научной биографистики, профессор Михед был официальным оппонентом моей диссертации «Путешествие А. С. Грибоедова на Юг …» (Симферополь, 2010). Многие из наблюдений и пожеланий ученого, изложенные в отзыве на данную работу, не только вдохновили меня в канун ее защиты, но и были учтены в дальнейшем – при подготовке монографии «Грибоедов и Крым» (Симферополь, 2011). С удовольствием поздравляю глубокоуважаемого Павла Владимировича с днем рождения и предлагаю вниманию Интернет-пользователей текст вышеназванного отзыва. Считаю его важным напутствием для всех, кто пробует себя в биографике как жанре литературоведческого исследования и потому испытывает трудности при написании диссертации.

* * *

ВІДЗИВ

про дисертацію Мінчика Сергія Сергійовича на тему «Подорож О. С. Грибоєдова на південь в 1825 році: науково-біографічний контекст і творча рефлексія», представлену на здобуття наукового ступеня кандидата філологічних наук зі спеціальності 10.01.02 – російська література.

Павел Владимирович Михед на защите диссертации
"Путешествие А. С. Грибоедова на Юг ...".

Представлена до захисту дисертація видається актуальним дослідженням з декількох міркувань. По-перше, інтерес до біографічного методу з моменту його виникнення, статті Ш. Сент-Бьова «П’єр Корнель» (1829), пережив як спалахи живого захоплення, так і втрати цікавості до життєписів поетів і письменників. Можна навіть прокреслити своєрідну діаграму, що відбиває припливи і відпливи цього інтересу. Відважусь припустити, що біографіка займає особливу увагу в епохи домінування романтичного типу творчості, радше на його схилку, коли людська особистість ще в центрі всесвіту, але з’являються потужні раціональні інтенції, які мають на меті раціоналізувати розуміння природи творчої індивідуальності. Варто при цьому зазначити, що вже в кінці XIX ст. запанувала невідпорна думка, яка по-різному була інтерпретована дослідницькими практиками, про те, що авторський світ іманентний літературному твору. Наведу всім відому фразу Миколи Гоголя: «Герои мои потому близки душе, что из души; все мои последние сочинения – история моей собственной души» (VIII, 292). Ця ідея отримала розвиток у вітчизняній гуманітарній науці 20-х рр., відзначу праці Г. Шпета (Эстетические фрагменты. – ІІІ. – Пб., 1923) і Г. Винокура (Биография и культура. - М., 2007). Український поет і критик Євген Маланюк, який був добре знайомий з цими працями, в статті про Чупринку зробив таке узагальнення: проблема стилю є проблема біографії (Маланюк Є. Чупринка і проблеми біографії // Книга спостережень. Проза. – Т. 1. Торонто, 1962. – С. 162). Автор дисертації знайомий з цими ідеями і вони є важливою опорою його дослідницького інструментарію.

По-друге. В кінці XX ст. біографіка стала окремою дисципліною гуманітарного циклу і вона почала займати чільне місце у системі наук про людину. В останні десятиліття вийшла низка праць з цієї проблематики. Назву найбільш відомі: Померанцева Г. Е. Биография в потоке времени: ЖЗЛ: Замыслы и воплощение серии. М., 1987; Беленький И. Л. 1) Проблемы биографического жанра в советской исторической науке. М., 1988; 2) Биографика в системе наук о человеке: Становление, этапы, развития и междисциплинарный контекст отечественного биографоведения. М., 1999. – С. 211–220. 3) Биография и биографика в отечественной культурно-исторической традиции // История через личность: Историческая биография сегодня. М. – С. 37–54. Валевский А. Л. 1) Основания биографики. Киев, 1993; Биографика как дисциплина гуманитарного цикла // Лица: Биограф. альм. М., СПб., 1995. – Вып. 6. – С. 32–68. Репина Л. П. Акт «истории одной жизни» к «персональной истории» // История через личность. – С. 55–74. Петровская И. Ф. Биографика: Введение в науку и обозрение источников биографических сведений о деятелях России 1801–1917 годов. Спб., 2003. Можна пошкодувати, що ці праці не потрапили в поле зору дисертанта. Вони не мають безпосереднього відношення до біографії Грибоєдова, але безперечно, додали б впевненості авторові в аргументації наукової продуктивності вибраного напрямку дослідження – аналізу важливих епізодів з життя і творчості Грибоєдова. 

По-третє. Проблема наукових біографій творців слова і нині полишається актуальною. Сучасна наука схильна розглядати наукову біографію як «жизнеописание и жизнеобъяснение, которое соответствует принципам, методам и критериям научного исследования» (Ярошевский М. Г. Биография ученого как науковедческая проблема // Человек науки. М., 1974. – С. 22). Схильний стверджувати, що дисертаційна робота відповідає цьому критерію, оскільки дослідницький інструментарій відзначається науковою об’єктивністю, аналітизмом і доказовістю. Попередньо зауважу, що робота є поважним вкладом у створення наукової біографії драматурга. У всякому випадку академічне літературознавство не може легковажити і відмахнутись від виказаних в дисертації зауваг і положень.

Разом з тим, приступаючи до експертизи дослідження Сергія Сергійовича мушу сказати, що вона виявилась далеко не простою справою. Головні здобутки дисертанта треба віднести до жанру наукового коментування, який вимагає від дослідника цілокупно непересічних якостей як наукових, так і людських. Поперед всього – високої загальної культури і освіченості, коментатор повинен знатись на текстології, психології творчості, вичерпно знати літературу з коментованого питання, він не має права на помилку, він повинен бути у доброму сенсі педантичним і винахідливим. А ще коментування передбачає і досвід роботи в інших літературознавчих жанрах. Бодай для того, щоб чітко уявити жанровий канон наукового коментаря. Оцінювати якість коментаря можна лише за умови, коли експерт пройде слід у слід за коментатором, що, зрозуміло, є можливим не в усіх випадках (в тому числі і звернення до архівних чи мало доступних джерелах). Тому питання має бути переключено в сферу технології дослідження, на чому я і сконцентрую увагу.

Вже перший розділ, присвячений огляду літератури, демонструє фундаментальну обізнаність дисертанта з науковим доробком російських вчених з проблематики дослідження. Огляд охоплює всі скільки-небудь відомі праці з ХІХ ст. до наших днів. В поле зору автора потрапляють і праці кримських краєзнавців. Це варто віднести на кошт кримського літературного краєзнавства, яке відзначається на загал добротним науковим рівнем. Впадає, правда, в очі, що дисертант обмежується лише вітчизняними авторами, а іноземні пасивно присутні в бібліографії, хоч звернення до них могли б допомогти автору. Наприклад, науковець звертається до польських постатей – Адама Міцкевича і Генріка Ржевуського (їх автор називає «польськими революционерами» (с. 31), що в роботі, яка розвінчує радянські міфи, звучить трохи смішно), але польські джерела відсутні, маю на увазі довідкові: Kronika życia i twórczości Mickiewicza (у 4 книгах) і «Mickiewicz. Encyklopedia». – Warszawa, 2001.

В статті Марти Зеленської про Генріка Ржевуського ставиться під сумнів гіпотеза Леона Гомолицького про зустріч Грибоєдова і Міцкевича в Криму. Вона посилається на працю Сімеона Ланди (ця стаття «Мицкевич накануне восстания декабристов» була надрукована у виданні «Литература славянских народов. Сб. статей. М., 1959», так що комплімент Сергія Сергійовича А. Конькову – деяке перебільшення), де він закидає Гомолицькому, що той помилився в даті листа Ржевуського, на чому і будувалась гіпотеза. Та й постать того ж Ржевуського отримала вже об’єктивну оцінку. Справедливості ради, варто сказати, що дослідник прийшов до вирішення цього питання своїм шляхом, але шлях міг би бути набагато коротшим. Принагідно скажу, що при вивченні російської літератури варто сміливіше залучати зарубіжні джерела, оскільки на рівні еліт Європа ХІХ ст. (особливо першої половини) була єдиною, відбувався вільний обмін ідеями і людьми. Перші проблеми почалися у другій половині 40-х років, коли були сформульовані перші обмеження про виїзд за межі Росії (див. про резонанс цих законів у щоденниках Нікитенко). 

Ще один мотив дисертації, до якого двічі звертається автор. Йдеться про великі руйнації (в т.ч. і античних пам’яток), до яких вдалися російські військові при колонізації Криму. На думку автора, гіркі слова Грибоєдова про те, що «с нами пришел дух разрушения», чи про Феодосію: «ни одного здания не уцелело, ни одного участка древнего города не взрытого, не перекопанного» були сказані на основі інформації М. Сушкова – кримського чиновника. Але, по-перше, Грибоєдов, думаю, це бачив на власні очі, а потім це вже у 20-х стало темою розмов у Європі. Згадуваний у дисертації Едмунд Даніель Кларк видрукував книгу «Travels in various Countries of Europe, Asia and Africa (4to, 1810–1819; 2nd ed., 1811–1823)», яка, певен, не пройшла непоміченою в Росії. Гадаю, що залучення цього матеріалу збагатили б коментар. Кларк згаданий у тексті, але його ім’я не зазначене у бібліографії, хоч є посилання. Ці мої зауваги носять характер побажань сміливіше звертатись до сучасних іншомовних джерел.

Один із важливих розділів книги присвячений колу знайомств Грибоєдова в Києві і Криму. Дослідник звернувся до загальної ревізії уявлень радянської науки, йому вдалось переглянути багато позицій, розвіяти чимало міфів, якими так щедра наука про декабризм минулої епохи. І це при тому, що автор не розриває старих пут бодай в лексиці: звідси згадані «революционеры», «революцинные круги» и т. д. Однак по суті критична налаштованість дисертанта дає свої плоди. Досить переконливо звучить теза про те, що Грибоєдов не уникав зустрічей з людьми, які причетні до кола декабристів, але документальна база свідчить, що особисто він не був пов’язаний ніякими завданнями чи місіями. І взаємини з Оржицьким, і епізод з перекупкою Саблів, як і інші факти, видаються слушними. Для літературознавців і істориків попередньої епохи було властиво за поведінкою когось з історичних персонажів, які потрапляли в поле дослідження, бачити політично алгоритмізовані коди (приклад – праці Нєчкіної М. В.). Відсутність же повноти документальної бази лише розпалювала фантазію дослідників. Такий підхід не в характері нашого автора, який скрупульозно дошукується істини, залучаючи різноманітний матеріал, що здатен додати інформацію про той чи інший факт, або про історичного персонажа. А в певних випадках він має перевагу, бо бездоганно знає топографію Криму, що дозволяє робити важливі висновки (як у випадку з епізодом обіду у капітана Манто).

Другий розділ присвячений питанню наукової біографії Грибоєдова і місцю в ній подорожі до Криму. Автор оглядає коло знайомств і цікавими видаються своєрідні портрети Мальцова, Бороздіна, Султана Крим-Гірея, Джемса, згаданих у кримському щоденнику драматурга.

Докладно розглянуто в роботі епізод кримської «іпохондрії», який, з погляду автора, «приближает к развязке целого ряда актуальных проблем научной биографии» Грибоєдова. Це в загальній композиції дещо локальний сюжет, який проте актуалізує не лише кримські події, але всі дуельні історії, змушує детально проаналізувати поведінку Грибоєдова в різних обставинах. Дуель здатна вимірювати людські вчинки найвищою ціною, а тому завжди несе в собі потужний екзистенціальний потенціал. Цей розділ, як на мене, не є випадковим. На відміну від своїх знаменитих попередників, зокрема тієї ж Нєчкіної, дисертант пов’язує душевні переживання письменника не з тим, що він переживав «разногласия с киевскими радикалами», а з зовсім іншими обставинами (поперед всього – внутрішніми переживаннями) і досить переконливо це доводить.

Третій розділ роботи акцентує увагу на творчій еволюції Грибоєдова під впливом подорожі до Києва і Криму. Зрозуміло, поставлена проблема зобов’язує до широкого і масштабного мислення. Думаю, що хід роздумів автора і його висновки переконують в продуктивності вибраного кроку. Торкаючись нездійсненого задуму, пов’язаного з ідеєю трагедії на матеріалі життя Святого Володимира, дослідник і в цьому випадку ґрунтовно підходить до висвітлення питання. Він подає характеристику історичних поглядів Грибоєдова, наводить факти, які свідчать про живий інтерес драматурга до Київського періоду давньоруської історії. У дисертації зроблена спроба реконструкції задуму, що є складним літературознавчим завданням. Напрямок думання дослідника видається підставним. Відправним є твердження Грибоєдова про те, що він не збирається «перекраивать Шекспира», а має на меті створити «собственную трагедию». Дослідник вдається до проекції внутрішніх психологічних проблем драматурга, а також проблем культурно-історичного плану, якими жваво цікавився Грибоєдов, на задум трагедії і це виглядає коректно і переконливо.

Примітним в дисертації є розділ, присвячений щоденнику як своєрідному прозовому жанру. Сергій Сергійович зачіпає проблеми жанру кримських подорожніх нотаток, порівнюючи його з «Путевыми письмами к С. Н. Бегичеву». Дослідник відзначає домінування в першому епістолярної форми, в той час як кримські записи тяжіють до традиційної форми щоденника. Кримський журнал підданий всебічному аналізу: дисертант складає списки згадуваних географічних назв, флори і фауни Криму, людей, фіксує форми господарювання. Все це закартковане і подане в додатках. Автор приділяє увагу і художній формі щоденника. У властивій йому педантичній манері він інвентаризує і характерні риси стилю. Правда, при цьому дисертант не уникає банальних формулювань: описи щоденника «характеризуются частым использованием разнообразных эпитетов, метафор и сравнений». Наведені художні фігури піддані статистичній обробці і на кожну з них заведена картка. Звертає автор увагу і на малюнки та їх своєрідність, якими супроводжується текст щоденника. Доказовою виглядає теза про те, що щоденник не був передтекстом, а самостійним художнім текстом. Важливо підкреслити, що твір Грибоєдова розглядається в контексті розвитку жанру подорожніх нотатків в Росії на початку ХІХ ст.

В роботі подані висновки, які відбивають зміст дисертації. Вони носять дещо інформативнобелетристичний характер, але на це є своє пояснення, яке виходить зі специфіки даної дисертації, про що я говорив на початку.

В цілому дисертація залишає гарне враження. Я розглядаю її як прекрасну обіцянку того, що в науку прийшов дослідник рідкого профілю, який за умови продовження наукової практики у вибраному жанрі може вирости у фахівця високої кваліфікації.

До виказаних в ході аналізу дисертації недоліків додам деякі мовні огріхи. Можна зауважити деяку неточність слововживання. Байрон названий «британським поетом» (с. 168). Правда, на с. 189 він стає все ж англійським. Або автор пише, що Грибоєдов цікавився «литературой по искусству малороссов» (с. 137). Зустрічаються механічні помилки, частину яких варто занести на рахунок комп’ютера, який ніяк не освоїть правопис не з дієприкметниками і дієприслівниками. В цілому ж робота у стилістичному плані виглядає благополучною. А на сторінках емоційно забарвлених, з частим зверненням до риторичних зворотів автор демонструє гарне володіння пером.

Робота пройшла належну апробацію, про що свідчить участь у конференціях та публікації. Автореферат відповідає змісту дисертації. Правда тут немало огріхів. Серед завдань дисертації – «причини … похмурого настрою письменника», або серед свої досягнень автор бачить те, що ним «відновлено історію вивчення проблеми перебування О. С. Грибоєдова в Києві і в Криму», додам з іроніє «одноосібно». Думаю, що не варто називати Грибоєдовську енциклопедію «так званою».

Підводячи підсумок, зазначу, що дисертація є цілісним і завершеним дослідженням, що дає підстави стверджувати, що Мінчик С. С. достойний наукового ступеня кандидата філологічних наук. 

Рецензент                                                                                                   Михед П. В.,

доктор філологічних наук, професор,

завідувач відділу слов’янських літератур

Інституту літератури ім. Т. Г. Шевченка

НАН України.

Ф. В. Булгарин о путешествии А. С. Грибоедова в Крым.

В этот день родился Фаддей Венедиктович Булгарин (1789–1859) – русский издатель, журналист, писатель и литературный критик, близкий друг А. С. Грибоедова.

Фаддей Венедиктович Булгарин
(из фондов Польской национальной библиотеки).

В 1824 году Булгарин опубликовал фельетон «Литературные призраки», где под видом одного из персонажей изобразил создателя «Горя от ума». Традиционно принято считать, что в этом сочинении «от имени Талантина излагаются довольно подробно литературно-теоретические взгляды Грибоедова» (И. С. Зильберштейн) – бесспорно, известные не только Булгарину, но и всем, с кем общался драматург.

Статья была напечатана всего через год после возвращения Грибоедова с Кавказа (и меньше чем за год до его поездки в Крым). Похоже, что именно поэтому Булгарин начал свое произведение так: «В наше общество попал нечаянно один истинный литератор, Г. Талантин, недавно прибывший в столицу из отдаленных стран, где он находился по службе; и он-то был причиною разговора, который я здесь помещаю». Данный фрагмент текста предшествует беседе Лентяева, Неучинского, Фиялкина и Борькина с Архипом Фаддеевичем и Талантином – составляющей композиционный стержень произведения.

Первая реплика в фельетоне, задающая тон вышеназванному разговору, завершается вопросом Архипа Фаддеевича к Талантину о его странствиях: «Скажите мне, что вы делали?», – на который тот отвечает: «Учился!». Когда же его спрашивают: «Разве надобно учиться, чтоб быть поэтом?», – Талантин неожиданно говорит: «Точно так, как надобно учиться, чтоб быть музыкантом, скульптором, живописцем». И далее: «Талант есть способности души принимать впечатления и живо изображать оные: предмет, природа, а посредник между талантом и предметом – наука».

Последняя фраза заставляет Лентяева, Неучинского, Фиялкина и Борькина пуститься в рассуждения о том, что же «требуется от русского поэта», дабы его мастерство достигло совершенства. Все это время Талантин почти не упоминается в тексте. Лишь в самом конце фельетона он заявляет о том, что же именно должен предпринять начинающий автор для своего блага: «Не худо также познакомиться с новыми путешественниками по Индии, Персии, Бразилии, Северной Америке и островам Южного океана. Это освежит ваше воображение и породит новые идеи о природе и человеке».

Итак, с одной стороны, «воображение», а с другой – «новые идеи о природе и человеке». Если прообразом Талантина действительно был Грибоедов, то приведенные слова должны отражать реальную позицию драматурга. Последний, как видно, полагал, что жанр литературного путешествия может иметь большое влияние как на эстетическое, так и на социально-философское развитие любого художника. А раз Грибоедов неизменно стремился к практическому освоению всего, «что хочешь изучить» теоретически, то и в странствии как таковом он должен был видеть реальную возможность приобрести соответствующий опыт. Из этого же следует, что, готовясь к поездке на Юг – незадолго после издания «Литературных призраков» – Грибоедов не мог преследовать лишь одной творческой цели.

Данный вывод косвенно подтверждается и самим автором «Горя от ума»  Все в том же 1824 году он характеризует себя как человека «с ненасытностью души, с пламенной страстью к новым вымыслам, к новым познаниям, к перемене места и занятий, к людям и делам необыкновенным». Здесь Грибоедов более чем откровенен: литератор-дипломат прямо говорит, что помимо творчества в его жизни есть много других интересов.

Литература:
Минчик С. С. Грибоедов и Крым. Симферополь, 2011. С. 69–71.

Крым в творчестве Грибоедова-драматурга.

19 мая умер Владимир Мономах (1053–1125) – князь, полководец, автор литературных сочинений и мыслитель.

Владимир Мономах
(из книги "Великая Россия").

По восшествии на Великий престол Владимир Всеволодович много сделал для объединения Древней Руси. Неслучайно годы царствования Мономаха считаются периодом ее последнего усиления как единого государства.

Союз древнерусских княжеств укреплялся Владимиром II в военно-политических целях – для борьбы с половцами. Эта страница истории отразилась в творческих опытах А. С. Грибоедова периода его жизни на Юге.

О том, что Грибоедову принадлежал замысел трагедии, как-то связанной с русско-половецкими войнами, вспоминал один из его современников. А. Н. Муравьев был уверен, что, находясь в Крыму, лично слышал рассказ драматурга о сюжете этого произведения. «… Помню лишь сцену между половцами, позабыл ее название», – писал мемуарист. Видимо, здесь Муравьев подразумевал отрывок, известный как «Диалог половецких мужей» (либо «Серчак и Итляр» – по именам действующих лиц).

Данная сцена была впервые опубликована в журнале «Русское слово» через тридцать лет после гибели Грибоедова. Ее связь с впечатлениями автора от поездки на Юг заметили ещё составители первого академического издания ПССГ (1911–1917 гг.).

В науке преобладает мнение, что Грибоедов был создателем двух сочинений на древнерусскую тематику: о Крещении Руси и о татаро-монгольском иге. К тексту последнего ряд исследователей и относит сцену «Диалог …» – исходя из того, что половцы участвовали в борьбе русских князей с ордынцами.

Другие ученые настаивают на прямо противоположном. По их мнению, целесообразнее говорить о существовании замысла отдельной трагедии Грибое­дова, которая была посвящена домонгольскому периоду жизни русских и половцев.

Установлено, что в «Диалоге…» автор использовал «половецкие имена, принадлежавшие реальным историческим лицам» (ПССГ). Так, Сърджан упомянут в Галицко-волынской летописи в связи с описанием Кавказского похода Владимира II. По легенде последний будто бы «испил золотым шоломом (воду из) Дона, занявши всю их землю и прогнавши проклятых» (ГВЛ). Любопытно, как именно упоминается в средневековых источниках и князь Итлар. Если верить летописи, он пал жертвой заговора, одним из участ­ников которого считается все тот же Мономах.

Сказанное позволяет не только связывать «Диалог …» с героической «борьбой русских и половцев» (ПССГ) в целом. Приведенных фактов вполне достаточно и для более решительного вывода: Грибоедов разрабатывал замыслы не двух, а трех сочинений на древнерусскую тематику. И одно из них было посвящено эпохе Великого князя Владимира Мономаха.

Нет сомнений, что эти трагедии посвящались одним из важнейших страниц отечественной истории. Первая была связана с утверждением духовности и государственности у славян (при Владимире I), вторая – с утратой Русью территориальной целостности в пору половецких набегов (при Владимире II), третья – с татаро-монгольским нашествием. Поскольку же обозначенные периоды следовали один за другим, строгий порядок художественной и структурной организации могли приобрести и трагедии Грибоедова. В этом случае автор должен был задумывать их не просто в совокупности, а именно в системе – по существу объединяя в некий триптих о средневековом прошлом Руси.


Литература:
Минчик С. С. Грибоедов и Крым. Симферополь, 2011. С. 125–128.

А. С. Грибоедов и Хенрик Ржевуский на Юге.

В этот день родился Хенрик (Генрих) Ржевуский (1791–1866) – польский литератор и журналист, граф, общественный деятель.

Хенрик Ржевуский

(из книги "Henryk Rzewuski: Życie i poglądy").

До восстания в Польше 1830–1831 годов Ржевуский тесно общался со многими вольнодумцами. Одним из тех, кто считал его своим товарищем, был и поэт-революционер Адам Мицкевич. С последним граф сблизился в Одессе, куда ссыльный поляк был направлен для определения на службу.

По мнению некоторых ученых, Ржевуский разделял политические взгляды Мицкевича и потому содействовал его участию в заговоре тайных обществ. Конспиративной была и поездка обоих в Артек, где 29 июня 1825 года их вроде бы встретил А. С. Грибоедов.

Версия о контактах Грибоедова с польскими революционерами на Юге занимает особое место в науке. Её поддерживал целый ряд исследователей, заявлявших о причастности автора «Горя от ума» к тайным обществам и навязывавшим ему репутацию деятельного заговорщика

Между тем, факты говорят об обратном: Грибоедов вряд ли поддерживал идеи польских сепаратистов и, видимо, не общался с ними в Крыму. Косвенное подтверждение этому – сведения о лицах, составлявших окружение Мицкевича в 1825 году.

Если накануне Восстания декабристов Ржевуцкий придерживался свободолюбивых взглядов, почему впоследствии он прославился как «циничный пораженец, коллаборационист и предполагаемый агент цар­ского правительства в Варшаве» (Р. О. Якобсон)? Почему Мицкевич писал о нем: «… Ржевуский и ему по­добные в большей мере вероотступники, нежели Михаил Чайковский (Са­дык-паша), принявший мусульманство» (М. С. Живов)? Весьма примечательно, что пан Хенрик сравнивается бывшим товарищем с тем из своих соотечественников, в ком национал-патриоты видели «только ренегата» (РБС). По существу же Мицкевич прямо обвиняет Ржевуского в предательстве – значит, сомневается и в чистосердечности его поведения тогда, когда им будто бы разделялись идеи мятежников.

Ржевуский не был единственным, кто входил в окружение Мицкевична на Юге. В Одессе ссыльный поэт близко общался и с графиней Ка­ролиной Собаньской, супругой местного негоцианта. Считается, что в 1825 году эта женщина была не только любов­ницей генерала Я. О. Витта, преследовавшего заговорщиков, но и его тайной осведомительницей. И если верить более поздним высказываниям графини, во время «службы» на Витта ей все же удалось сделать «важные разоблачения» (М. А. Цявловский).

Интересно, что Каролина Собаньская приходилась старшей сестрой Хенрику Ржевускому. Значит, последний мог сознательно либо несознательно помогать ей в тайной деятельности – где, разумеется, требова­лось содействие только самых надежных людей. Не это ли содействие подразумевал Мицкевич, когда сравнивал бывшего друга с «ренегатом» Чайковским?

Искренность Ржевуского в 1825 году ставил под сомнение и советский полонист С. С. Ланда – в целом не отрицавший того, что на Юге Мицкевич все же мог быть причастен к деятельности заговорщиков. Ученый заявлял, что в отличие от ссыльного поэта, в молодости граф Хенрик «не отличался прогрессивными настроениями», а накануне восстания декабри­стов и вовсе – оказался связанным «с Виттом и со своей сестрой интересами полицей­ского сыска».

Работая на царское правительства, Ржевуский, надо полагать, следил за действиями Мицкевича и сообщал о них все, что становилось ему известно. Значит, и встреча обоих с Грибоедовым 29 июня 1825 года, имей она место в действительности, непременно бы отразилась на ходе следствия по делу о тайных обществах. Этого же, как известно, не произошло – во всяком случае, на допросах Грибоедова его свидание с Мицкевичем в Крыму даже не упоминалось.


Литература:
Минчик С. С. Грибоедов и Крым. – Симферополь, 2011. – С. 42–43 .

Жан-Жак Бартелеми и крымское путешествие А. С. Грибоедова.

В этот день, 30 апреля, умер Жан-Жак Бартелеми (1716–1795) – французский аббат, историк и лингвист, литературный деятель.

Жан-Жак Бартелеми
(из книги "Voyage Du Jeune Anacharsis ...").

Писательская слава пришла к Бартелеми после выхода в свет его книги «Путешествие юного Анахарсиса по Греции ...» в 1788 году. Это сочинение, исполненное пафосом беспримерного свободолюбия, быстро завоевало популярность в Европе и стало ориентиром для целого ряда видных авторов, работавших в жанре «путешествия».

Одним из тех, кто внимательно изучал творчество Ж.-Ж. Бартелеми, был и А. С. Грибоедов. Весной 1826 года он попросит своего друга Ф. В. Булгарина: «Достань у Греча или у кого-нибудь «Атлас к Анахарсису» …».

Примечательно, что книгой французского писателя Грибоедов интересуется вслед за визитом на Юг. Значит, и по истечение почти года после него драматург всё ещё думал о предпринятой поездке и хотел сравнить её с каким-нибудь известным сюжетом о странничестве.

Бартелеми увлекал Грибоедова ещё по одной причине. Накануне поездки в Полуденный край автор «Горя от ума» увидел в литературном «путешествии» наиболее предпочтительный для себя способ творческой самореализации. Этот жанр подходил не только тому образу жизни, который привык вести Грибоедов, постоянно находившийся в дороге «по казенной надобности» (А. А. Лебедев). Он полностью соответствовал его эстетическим воззрениям, предполагавшим соединение принципа свободы творчества «с требованием учености» (Л. А. Степанов). А ведь возможность совмещать два, казалось бы, разнонаправленных и малопохожих призвания – дипломатическое и художественное – несомненно, имела особую важность для Грибоедова, всегда стремившегося к возможному «синтезу в реализации всех своих дарований» (Л. А. Степанов).

Мировой культуре было известно немало опытов подобного – весьма необычного, но результативного – сочетания жизненных ориентиров. И одним из самых удачных примеров «слияния интересов науки, литературы и искусства» с общественной деятельностью была книга «Путешествие юного Анахарсиса по Греции». То есть сочинение, автор которого в разное время занимался как религиозной и археологической, так и литературной практикой.


Литература:
Минчик С. С. Грибоедов и Крым. Симферополь, 2011. С. 171, 182.

Крымские Чтения А. С. Грибоедова в «Русской литературе».

Весной прошлого года крымская земля принимала участников "Первых Международных Грибоедовских чтений в Алуште". Конференция, собравшая ведущих исследователей жизни и творчества автора "Горя от ума", сразу же получила массу откликов в СМИ. Но главная публикация, посвященная этому событию, вышла совсем недавно – на страницах журнала ИРЛИ РАН "Русская литература". Сердечно благодарю её автора, Анатолия Вячеславовича Кошелева, за возможность познакомить Интернет-пользователей с текстом данной статьи.

* * *

ХРОНИКА

А. С. Грибоедов и современность. Первые Международные чтения в Алуште.

Обложка Программы конференции
"А. С. Грибоедов и современность".

Организаторами конференции выступили Таврический государственный университет им. В.И. Вернадского, Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, Алуштинский Городской Совет, Государственный архив в Автономной республике Крым и Алуштинский филиал Крымского республиканского учреждения «Центральный музей Тавриды». Значительное содействие в организации конференции оказал Фонд поддержки публичной дипломатии имени А.М. Горчакова.
На пленарном заседании участников конференции приветствовали директор Алуштинского филиала «Центрального музея Тавриды» В.Г. Рудницкая (в здании музея проходили ученые заседания), ректор Таврического национального университета им В.И. Вернадского Н.В. Багров, директор Государственного архива в Автономной республике Крым О.В. Лобов, Алуштинский городской голова С.В. Колот, директор Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН В.Е. Багно, а также Генеральный консул РФ в Симферополе В.В. Андреев, руководитель фонда «Ad Infinitum» Герберт Лемке (Стокгольм, Швеция).
Научная часть конференции открылась докладом С.А. Фомичева (Санкт-Петербург) «Феномен А.С. Грибоедова и современность». Внимание было уделено двум аспектам проблемы. Грибоедов был прежде всего автором «Горя от ума» – произведения, открывшего эпоху Золотого века русской литературы. Вместе с тем, традиционно сама судьба Грибоедова осмыслялась впоследствии под знаком его же формулы: горе от ума. Судьба эта была уникальна уже тем, что – в отличие от всех остальных классиков, которые подвергались гонениям, – после признанного литературного успеха писатель снискал известность уже в качестве государственного деятеля. «Горе от ума» может показаться безнадежно устаревшей по своей публицистической тематике, но как драма русского праведника, в чем-то трагически нелепая, она всегда остается актуальной. Многие годы Грибоедов провел на Востоке; как дипломат он понимал долговременные интересы России в восточной политике неизмеримо глубже, нежели министерство Нессельроде. Обретенная ныне государственность и Азербайджана, и Армении предопределена Туркманчайским миром.
А.Г. Герцен (Симферополь) в докладе «А.С. Грибоедов и крымские древности» отметил высокую точность записей в крымском дневнике драматурга, причем маршруты его экскурсий по Крыму затрагивают наиболее интересные с точки зрения истории места полуострова. Все это делает дневник ценным источником для изучения архитектурно-археологических объектов. В этой связи несомненный интерес имеет первая по времени зарисовка Грибоедова тыльного фасада цитадели Мангупа. На ней отображена пристройка у дворцового здания, служившая тюрьмой, упоминания о которой содержат источники XVI – XVII вв. Кроме того, рисунок позволяет установить наличие бруствера с ружейными бойницами, надстроенного на северо-западной куртине цитадели (не сохранившегося до наших дней). Фиксация автором фразы, услышанной им от местного раввина при посещении Чуфут-Кале, позволяет решить давний историографический спор об истоках версии о хазарах как создателях «пещерных городов». Обычно автором этой версии называют А.С. Фирковича, но из свидетельства А.С. Грибоедова следует, что идея эта уже разрабатывалась ранее.
В докладе В.А. Кошелева (Великий Новгород) «Литературный дебют Грибоедова» была рассмотрена первая публикация драматурга – статья «Письмо из Бреста Литовского к издателю», подписанная полным именем автора. Видимая «нелитературность» этого дебюта обманчива: он реализует в себе алгоритм поведения «гусара» как незаконного, но привлекательного знака русского культурного бытия. Все «Письмо…» построено с учетом этого литературного типа и воплощает идеал бытового «своеволия» и утопическую конструкцию гусарского «жизнестроения». Вероятно, автора не одобрил его начальник генерал А.С. Кологривов, и следующая публикация (статья «О кавалерийских резервах») была написана с целью смягчить то представление, которое сложилось у читателей после знакомства с «Письмом…».
Л.А. Орехова (Симферополь) в докладе «Чатырдаг в крымском путешествии А.С. Грибоедова» отметила, что гора Чатырдаг была известна Грибоедову по описаниям географов ещё до поездки в Крым и, судя по всему, вызывала особый интерес. По указаниям в дневнике Грибоедова автор доклада «прочертила» маршрут драматурга по плато Чатырдага и установила, что Грибоедов побывал там дважды. Первый раз он поднялся по северо-восточному склону 25 июня 1825 года, но из-за плохой погоды не мог увидеть открывающейся с вершины горы панорамы Крымского полуострова; ночь с 25 на 26 июня Грибоедов провел у пастухов на Чатырдаге, однако днём 26 июня из-за густого тумана спустился «до лучшей погоды» по южному склону в Корбек, Алушту. Утром следующего дня (27 июня) Грибоедов повторил подъём на Чатырдаг, успев до ливня увидеть с вершины Эклези-Бурун весь Крым.
На пленарном заседании были заслушаны доклады Фирюзы Мелвилл (Кембридж, Великобритания) «Персидские источники о персидской искупительной миссии 1829 г.», М.В. Строганова (Тверь) «К изучению литературной позиции раннего Грибоедова», Е.О. Ларионовой (Санкт-Петербург) «Крымское путешествие Грибоедова».
Секцию «Грибоедов и Крым» открыло выступление алуштинского краеведа Л.Н. Поповой, представившей свою книгу «Передо мной страна волшебной красоты» (Путешествия по Крыму Мицкевича и Грибоедова), изданной в Алуште в 2004 году.
С.П. Шендрикова (Симферополь) в докладе «"Горе от ума" на крымских подмостках XIX-XXI вв.» рассмотрела местные газетные публикации с сообщениями о постановках комедии в Симферополе (с 1888 г., к этому времени относится первая заметка, по 2010 г.).
А.А. Филиппова (Вязьма) в сообщении "«Охота к перемене мест…» (О создании мультимедийного контента по грибоедовским памятным местам)" познакомила участников с проектом создания виртуальной экспозиции, который осуществляется в музее-заповеднике Грибоедова «Хмелита». При создании контента особое внимание предполагается уделить материалам о грибоедовском микропространстве больших и малых населенных пунктов, земельных владениях родственников драматурга, географии его произведений.
С.А. Шуклина (Симферополь) в докладе «К вопросу о крымских знакомых Грибоедова (Яков де Мезон, Феликс де Серр, Александр Боде) на материале крымских архивов охарактеризовала личности и судьбы французов-эмигрантов, с которыми встречался Грибоедов во время своего путешествия по полуострову в 1825 году.
С.С. Минчик (Симферополь) в докладе «Краеведческий материал в системе актуальных задач современной грибоедовистики» на материале документов из крымских архивов (о покупке крымской деревни Саблы графом А.П. Завадовским, о супругах М. и С. Манто, о семействе помещика А.И. Офрейна, о чиновниках Н.В. Сушкове и В.И. Ярославском), художественно-документальной прозы (воспоминания иностранных путешественников о султане Кадигирее), устных свидетельств (фамильное предание караимского рода Бейм), исследований некоторых регионоведов охарактеризовал научный потенциал краеведческого материала как основы для уточнения, дополнения и переосмысления знаний и представлений о жизнетворчестве Грибоедова.
А.С. Бессараб (Симферополь) в докладе «Имение Саблы в описании А.С. Грибоедова и И.П. Бороздны» предприняла попытку на материале крымских архивных источников и литературных произведений («Поэтических очерков Украины, Одессы и Крыма» И.П. Бороздны, крымских заметок Грибоедова) охарактеризовать культурное пространство имения Саблы. Находки исследователя были озвучены также на экскурсии в Саблы. Во время посещения имения Грибоедовым его хозяином был А.П. Завадовский, но Грибоедов пишет о бывшем хозяине Саблов, А.М. Бороздине. По всей видимости, Грибоедов побывал там именно по его приглашению: после продажи имения Бороздин жил в Саблах, и благодаря ему татарская деревушка превратилась в процветающее имение.
В.Н. Гуркович (Симферополь) в докладе «Образ русского патриота А.С. Грибоедова в профашистской газете «Голос Крыма» (8 февраля 1942 г.)» познакомил участников со статьей о драматурге, помещенной в газете, которая издавалась немецкими захватчиками во время оккупации Крыма. Исследователь отметил характерный нейтрально-позитивный характер публикации об одном из деятелей русской культуры.
Секцию «Современные проблемы изучения биографии и творчества А.С. Грибоедова» открыл доклад Н.А. Тарховой (Москва) «К проблеме изучения биографии Грибоедова». Исследователь отметила, что жизнь драматурга мало документирована и, в значительной части (особенно в первой ее половине), легендарна. Даже появление новых биографических материалов не снимает накопившихся вопросов и противоречий. Разрешение их упирается в проблему возраста. Сосуществующие в биографии писателя и последовательно названные им самим две даты рождения – 1794 (1795) и 1790 годы – знаменуют некую черту, разделяющую две разных жизни. В докладе сделана попытка проанализировать все (очень немногие!) документы о детстве и юности Грибоедова применительно к обеим датам его рождения. В результате, вывод о том, что Грибоедов родился в 1790 году, оказывается предпочтительнее, и проблема «иной» биографии писателя.
Анджела Бринтлингер (Коламбус, США) в докладе «Все из «Горя от ума»: Грибоедов в «Очерках русских нравов» Булгарина» показала, что дружба двух писателей была основана на выгоде: Грибоедов рассчитывал на помощь Булгарина, а последний «взял плату» в виде многочисленных цитат и упоминаний о Грибоедове в своих работах, тем самым не только прочно связывая свое имя с именем автора великой комедии, но и помогая распространению «Горя от ума» в русской культуре.
М.Г. Альтшуллер (Питтсбург, США) в докладе «Грибоедов и традиции «Беседы любителей русского слова» отметил, что в своих важнейших произведениях Грибоедов как «младоархаист» разделяет многие существенные взгляды «Беседы». Это и осмеяние трагедии Озерова «Дмитрий Донской», и неприятие литературных взглядов «Арзамаса», и интерес к фольклору, и горькие сетования на культурную пропасть между народом и дворянами («поврежденный класс полуевропейцев»). Но «беседчики» были утопистами и считали возможным объединение всех слоев русского общества на национальной основе. Грибоедов возможностей таких гармонических отношений между различными стратами русского общества не видел.
Н.Л. Дмитриева (Санкт-Петербург) в докладе «Французские письма и бумаги Грибоедова: К вопросу о французско-русском двуязычии в России первой трети XIX в.» рассмотрела написанные по-французски письма и записи Грибоедова в общем контексте двуязычия и диглоссии, равно бытовавшими в образованном дворянском обществе первой трети XIX в. Пристального внимания заслуживает сделанная по-французски с неожиданно грубыми ошибками надпись на подаренном Грибоедовым жене чернильном приборе. Ошибки, возможно, сделанные намеренно, могут нести в себе скрытый смысл, понятный только посвященным. Атмосфера двуязычия предоставляла возможности игрового действия.
Сообщение О.И. Федотова (Москва) «Из наблюдений над метрическими и ритмическими предпочтениями в лирике Грибоедова» было посвящено грибоедовскому вольному ямбу, функционирующему за пределами гениальной комедии. Он составляет львиную долю всего ямбического и в целом метрического репертуара поэта. Его амплуа у Грибоедова-архаиста унаследовало традиции отечественной поэзии XVIII века, когда он культивировался амбивалентно в жанрах высокого и низкого стиля и только готовился разделиться на две антагонистические струи: демократически-басенную и аристократически-элегическую.
В докладе Д.Б. Терешкиной (Великий Новгород) «Где, укажите нам, отечества отцы»: Отцы и отчество в "Горе от ума"» рассматривался именник комедии «Горе от ума» с точки зрения отражения в нем минейной традиции - соотношения собственных имен и отчеств комедии с житиями тезоименитых героям святых. Конфликт «века нынешнего» и «века минувшего» может быть сведен, в контексте родовых (социальных) отношений, к противопоставлению детей и отцов, которые, кроме отчества, должны быть включены и в семиосферу Отечества, становясь, таким образом, примером для детей, лучшие представители которых хотят видеть в наставниках прежде всего «отцов Отечества». Интертекст Священного Предания, таким образом включенный в понимание комедии, соединяет пучок смыслов и идей «Горя от ума», ранее рассматривавшихся раздельно.
Л.А. Тимофеева (Санкт-Петербург) в докладе «Грибоедовские очки» проследила историю одного музейного экспоната Литературного музея Пушкинского Дома. В 1919 г. туда поступили очки в серебряной оправе, принадлежавшие Грибоедову. О мемориальности этой вещи свидетельствует сопроводительная записка, в которой указано, что ими владел друг А.С. Грибоедова - С.Н. Бегичев. Они могли принадлежать Грибоедову, поскольку похожи на те, что изображены на прижизненных портретах. Их оптические показатели свидетельствуют о том, что владелец был близоруким человеком.
В докладе А.В. Кошелева (Великий Новгород) «К изучению <«Заметок при чтении книг»> Грибоедова» были рассмотрены материалы «Черновой тетради», которые в последнем Полном собрании сочинений Грибоедова выделены в раздел «Отдельные заметки». Традиционное к ним отношение (как к выпискам из книг) не до конца отражает их существо. Анализируемые материалы могли быть отголоском разговоров Грибоедова с О.И. Сенковским, автором статьи «Скандинавские саги» (Библиотека для чтения. 1834. Т. 1); эта статья в некоторых положениях повторяет и развивает тезисы драматурга.
В докладе В.В. Орехова (Симферополь) «"Французик из Бордо" в галерее французских персонажей русской литературы» прослеживается модификация образа «французика» в рамках текстовой эволюции «Горя от ума». Творческая тактика А. С. Грибоедова в работе над этим образом соответствовала широкой тенденции, которая выражалась в стремлении русских литераторов той поры моделировать типичные (или стереотипные) формы русско-французского имагологического диалога. Такие модели, воплотившись в художественном тексте, легко и эффективно внедрялись в читательское сознание и формировали общенациональный поведенческий и мировоззренческий канон.
На секции выступили также следующие исследователи: Вернер Фрикке (Любек, Германия) с сообщением «А.С. Грибоедов и "передвижники"», А.О. Шелемова (Москва): «Поэтическая орнитология «Слова о полку Игореве» и «Серчака и Итляра» А.С. Грибоедова», О.С. Муравьева (Санкт-Петербург): «Кавказские впечатления поэта и чиновника», Юри Сугино (Осака, Япония): «О некоторых аспектах статьи А.С. Пушкина "Александр Радищев"»; С.В. Денисенко (Санкт-Петербург): «"Амплуа" актера Петра Каратыгина в современном грибоедоведении», В.С. Фомичева (Санкт-Петербург): «Еще раз о гибели Грибоедова».
В секции «Грибоедов и язык эпохи» состоялись следующие выступления.
В докладе Е.И. Горошко (Харьков) «Медиа-портрет А.С. Грибоедова в современном Интернете» была определена специфика создания медиа-портрета писателя в соотнесении его с биографическими, историческими и публицистическими данными начала XIX века.
Г.Ю. Богданович (Симферополь) в докладе «Коммуникативная составляющая индивидуально-авторского творчества А.С. Грибоедова» представила систему критериев при описании индивидуально-авторской картины мира, отображенной при помощи семантики различных единиц языка в сознании автора. Важную роль играет художественная семантика лексических средств, что подчеркивает особый характер прочтения действительности.
Л.Е. Бессонова (Симферополь) в докладе «Семантическая оппозиция свои – чужие в картине мира России начала XIX в.» представила материал в виде системы семантических оппозиций, репрезентирующих в лексико-семантическом поле «человек» ценностный аспект противопоставления свой/чужой.

Н.А. Сегал (Симферополь) в докладе «Константа дорога в контексте русской культуры первой половины XIX века» определила национальную специфику ключевой единицы дорога как культурной доминанты, установила ее синтагматические и парадигматические связи в языке и тексте.

Л.В. Валеева (Симферополь) в докладе «Мифологический аспект языковой картины мира А.С. Грибоедова» рассмотрела мифемы, характеризующие языковую картину мира Грибоедова в ономастическом и лингвокультурологическом направлениях. Описаны синтагматические ряды мифем, восходящих к актуальным для современников драматурга прецедентным именам.

Е.С. Звягина (Симферополь) в докладе «Языковые схемы общественно-политической лексики в "Горе от ума"» описала особенности использования общественно-политической лексики в языке художественной литературы первой пол. XIX в. и механизмы ее формирования в текстовых интерпретациях.

На секции выступил А.В. Петров (Симферополь) с сообщением «Семантическое поле «Отечество» в лексикографической системе XIX в.».

В секции «Рецепция Грибоедова в мировой культуре» были прослушаны следующие выступления.

Е.Н. Дрыжакова (Питтсбург, США) в докладе «А.И. Герцен и грибоедовский пейзаж на загородной дороге» был рассмотрен фельетон Герцена «Новгород Великий и Владимир на Клязьме» (1842). Описывая бесплодную новгородскую природу, которая «с величайшим усилием, как сказал Грибоедов, производит одни веники», Герцен упомянул имя драматурга, обратив внимание на опубликованные в «Северной пчеле» (1842. № 178) «Письма Ф.Б<улгарина> из Лифляндии к А.Н. Гр-чу» (в ней впервые появляется, со ссылкой на Грибоедова, этот образ), причем усилил безрадостную картину новгородской действительности.

В докладе Л.Г. Фризмана (Харьков) «Два прочтения «Горя от ума»: Воспоминания зрителя» предпринята попытка анализа двух постановок комедии. Первая из них – спектакль, поставленный в 1963 г. Г. Товстоноговым в БДТ (тогда им. Горького), вторая – осуществленная 20 лет спустя О. Ефремовым в МХАТе. Каждая из них стала ответом на запросы своего времени. Трактовка Товстоногова отразила чаяния поколения «шестидесятников». Ее «изюминкой» стал образ Чацкого в исполнении С. Юрского. В МХАТовском осмыслении «Горя от ума» комедия была деполитизирована и дегероизирована: зритель увидел пьесу о превратностях семейной жизни.

Доклад Н.П. Лебеденко (Измаил) «Грибоедов в восприятии Блока» был посвящен блоковской рецепции личности русского драматурга и его комедии «Горе от ума». В отличие от большинства представителей русского символизма (Д. Мережковского, В. Брюсова, Ф. Сологуба и др.), относившихся к творческому наследию драматурга как к явлению историко-литературному, Блок ценил Грибоедова как основателя «истинного просвещения» в русской культуре. Особый интерес представляют размышления Блока-драматурга о роли комедии «Горе от ума» в истории развития русской и мировой драматургии.

А.А. Бачинская (Симферополь) в докладе «Грибоедов в восприятии В. Г. Короленко: к вопросу о литературной личности» основное внимание уделила статье Короленко «Дополнение к некрологу гр. Сальяса», в которой он пишет о политической неблагонадежности русских авторов и последующем «административном воздействии» на них.

Т.А. Савоськина (Измаил) в докладе «Горе от ума в контексте гинекратического мифа эпохи русского Просвещения» проследила функционирование и трансформацию мифа об исключительной власти женщины в России в комедии Грибоедова. Сопоставляя отражение образа и эпохи Екатерины ІІ в комедии «Горе от ума» и в культурном пространстве «галантного века», докладчица пришла к выводу о том, что Грибоедов разрушает панегирическую традицию гинекратического мифа, сложившуюся в эпоху русского Просвещения. Феминность осознается Грибоедовым как духовная и политическая проблема эпохи безвременья Александра І.

Отдельная секция конференции была посвящена обсуждению проблем политологии сосуществования христианского и мусульманского миров. Эти вопросы, в высшей степени актуальные в современном мире, занимали и Грибоедова. На секции состоялись следующие выступления.

И.А. Спивак (Симферополь) в докладе «Христиане Аравии в изображении Ибн Хишама» отметил, что в тексте «Жизнеописания посланника Аллаха» христиане изображены в более выгодном свете, чем иудеи и язычники. Это обусловлено отношением христиан Аравии к зарождающемуся исламу и пророческой миссии Мухаммада.

В докладе С.В. Юрченко (Симферополь) «Что препятствует столкновению цивилизаций?» рассматривались факторы, которые, в условиях возрастания цивилизационной идентичности, препятствуют реализации сценария в духе концепции «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона.

П.И. Пашковский (Симферополь) в докладе «К вопросу о внешнеполитических интересах Исламской Республики Ирана на постсоветском пространстве» отметил стремление Ирана достигнуть максимально выгодных геостратегических позиций в регионе Южного Кавказа и Центральной Азии.

Доклад Н.А. Марецкой (Симферополь) «Религиозная составляющая в имиджировании Барака Обамы на выборах 2008 г.» был посвящен предвыборному скандалу в США, когда в печати была обнародована фотография кандидата Барака Обамы в одеянии, которое напоминало мусульманский наряд.

На секции состоялись также выступления Л.Г. Збрицкой (Симферополь) в докладе «Параметры измерения культурно-информационного взаимодействия», В.А. Минина (Симферополь) «Армяно-григорианская церковь в современном иранском обществе».

А. В. Кошелев.

Опубликовано:
Русская литература. Спб., 2013. № 1. С. 249–253.

Грибоедовский визит на Юг в творчестве А. И. Маркевича.

В этот день родился Арсений Иванович Маркевич (1855–1942) – видный общественный деятель, историк и библиограф, член-корреспондент Академии наук СССР.

Арсений Иванович Маркевич
(из книги "Профессора Таврического
национального университета").

Бóльшую часть своей жизни Маркевич провел в Крыму. Неудивительно, что главное место в его творчестве было посвящено именно этому краю.

Отдельное внимание в своих трудах исследователь уделял связям Крыма с русскими писателями. И хотя визит А. С. Грибоедова на Юг в 1825 году так и не стал темой отдельной работы профессора Маркевича, данному событию всё же нашлось место на страницах его произведений.

Именно Маркевич оказался первым краеведом, обратившимся к южному путешествию Грибоедова как к предмету специализированного интереса. 31 мая 1925 года на заседании Таврического общества истории, археологии и этнографии он выступил с докладом на тему «Памяти А. С. Грибоедова: К 100-летию со времени его пребывания в Крыму». Текст этого сообщения не сохранился, но можно предположить, что Маркевич связал его с работой над иной, более объемной статьей «Декабристы в Крыму», которая готовилась «по специальному заданию» (ГААРК) местного архивуправления к юбилею событий на Сенатской площади.

О содержании вышеназванной статьи также ничего неизвестно – как, впрочем, и о судьбе ещё нескольких материалов, над которыми ученый работал в 1924–1925 годах. По не совсем понятным причинам, автор не стал их публиковать, зато распорядился, чтобы «данные труды в Крымархив не поступали» (ГААРК).

Тем не менее, вклад А. И. Маркевича в отечественную грибоедовиану все же может быть определен – по тексту публикации «"З культурної минувшини Криму ХIХ ст.": Короткi нариси», которая была напечатана в «Сборнике историко-филологического отдела Всеукраинской академии наук» за 1930 год. Один из разделов этой работы (в котором и говорится о визите Грибоедова на Юг) называется «Декабристи в Криму» – то есть так же, как и одноименная статья краеведа. С удовольствием предлагаю вниманию Интернет-пользователей ту его часть, где, собственно, и упоминается автор «Горя от ума». Русскоязычный текст воспроизводится по материалам, хранящимся в библиотеке Центрального музея "Тавриды" (датируются не позднее 1981 года).


Литература:
Минчик С. С. Грибоедов и Крым. Симферополь, 2011. С. 19–20.

* * *

Цього таки року був у Криму Грібоєдов. Він каже в своїх дорожніх записках, що в Києві часто бачивсь із Сергієм і Артамоном Муравевими, ​​Бестужевим-Рюміним, кн. С. П. Трубецким, а в Сімферополі – з М. Ф. Орловим та Оржицьким, теж декабристом, та що всі вони були його давні знайомі. З Орловим безперечно, а з Оржицьким мабуть бачився він і в Саблах, куди, живши в Сімферополі, часто їздив до Бороздіних. Що втримувало Грібоєдова в Симферополі та в Саблах близько трьох місяців, невідомо. Неясно, чи належав він до Північного Товариства в Петербурзі, дарма що знайомий був з багатьма з його членів. На допиті Трубецькой, ніби зі слів Рилєєва, свідчив, буцім той прийняв Грібоєдова в члени Товариства. Це ствердив і Оболенський, але Рилєєв спростував Трубецкого свідчення. Заарештований на Кавказі 27 грудня р. 1825 та привезений до Петербурга, Грібоєдов на допиті свідчив, що знайомість його з Рилєєвим, Оболенським та Бестужевим (Марлінським) була тільки літературна, та що на Кавказі він жив з Одоєвським і був близький з Кюхельбекером, але до жодного таємного товариства не належав, – і його було звільнено від підозри та арешту. Правдоподібно, що тут мало вагу заступництво за нього його начальства Єрмолова. Він перед тим, як Грібоєдова мали були заарештувати, дав йому змогу понищити ті папери, які могли б його скомпромітувати. Між іншим, цікава річ, Грібоєдов, зазначивши, що до Саблів та Сімферополя "наѣхали тогда иностранцы", нікого з них не згадує, навіть кавалера Гамбу, що в описові своєї подорожи зве його своїм "другом". Грібоєдов згадує тільки ірландського проповідника Джемса, що жив тоді в Саблах; він, побічивши Грібоєдова, зашарівсь "как мѣдный грошъ".

Як свідчив Трубецькой, в члени Товариства прийняв Грібоєдова Рилєєв, отже перед тим, як виїхати – мав стосунки з декабристами не тільки як знайомий, бо й як їхній співчлен Товариства. Він, звісно, багатьом ідеям декабристів спочував; про це виразно свідчать слова Чацького в "Горѣ от ума". Справедливо й В. О. Ключевский добачав у Чацькому образ декабріста. Так думав й Герцен. У слідчому Комітеті його просто замовчали, як замовчали Пушкіна та інших.

Опубликовано:
Збiрник iсторико-фiлологiчного вiддiлу Всеукраїнської Академiї Наук. Київ, 1930. № 89. Студiї з Криму. С. 116–117.

* * *

В этом же году был в Крыму и Грибоедов. В своих путевых заметках он отмечает , что в Киеве часто виделся с Сергеем и Артамоном Муравьевыми, с Бестужевым-Рюминым, князем С. П. Трубецким, а в Симферополе – с М. Ф. Орловым и Оржицким, тоже декабристом, и что все они были его давнишние знакомые. С Орловым – безусловно, а с Оржицким, видимо, виделся он и в Саблах, куда, проживая в Симферополе, он часто ездил к Бороздиным. Что удерживало Грибоедова в Симферополе и в Саблах около трех месяцев, неизвестно. Неясно, принадлежал ли он к Северному обществу в Петербурге, хотя знаком был со многими его членами. На допросе Трубецкой, якобы со слов Рылеева, показал, что тот принял Грибоедова в члены Общества. Это подтвердил и Оболенский, однако, Рылеев отверг эти показания. Арестованный на Кавказе 27 декабря 1825 г. и доставленный в Петербург, Грибоедов на допросе показал, что знакомство его с Рылеевым, Оболенским и Бестужевым (Марлинским) было только литературным и что на Кавказе он жил с Одоевским и был близок с Кюхельбекером, но ни в одно тайное общество не входил, – и был освобожден от подозрения и ареста. Правдоподобно, что здесь сыграло роль заступничество за него его начальника Ермолова. Он перед тем, как Грибоедова должны были арестовать, дал ему возможность уничтожить те бумаги, которые смогли бы его скомпрометировать. Между прочим, интересно, что Грибоедов, отметив, что в Саблы и Симферополь "наѣхали тогда иностранцы", никого из них не вспоминает, даже кавалера Гамбу, который в описании своего путешествия называет его своим "другом". Грибоедов вспоминает лишь ирландского проповедника Джемса, который жил тогда в Саблах; он, увидев Грибоедова, засиял, как "как мѣдный грошъ".

Как свидетельствовал Трубецкой, в члены Общества принял Грибоедова Рылеев, значит, перед тем, как уехать, – имел связи с декабристами не только как знакомый, а и как их сотоварищ по Обществу. Он, безусловно, многим идеям декабристов сочувствовал; об этом выразительно говорят слова Чацкого в "Горѣ от ума". Справедливо и В. О. Ключевский усматривал в Чацком образ декабриста. Так думал и Герцен. В следственном Комитете о нем просто умолчали, как умолчали о Пушкине и других.

«Путешествие …» И. М. Муравьева-Апостола в крымском дневнике А. С. Грибоедова.

В этот день умер Иван Матвеевич Муравьев-Апостол (1768–1851) – русский писатель, переводчик и государственный деятель.

Иван Матвеевич Муравьев-Апостол
(из книги В. А. Кошелева
"Письма из Москвы в Нижний Новгород".)

Самым крупным литературным трудом Муравьева-Апостола считается «Путешествие по Тавриде …».  Издание этого сочинения в 1823 году стало настоящим событием в культурной жизни России. Зная Муравьева-Апостола как эстета, библиофила и необыкновенного эрудита, русские читатели высоко оценили его книгу о Крыме. Среди тех, кто не остался равнодушным к ней, был и А. С. Грибоедов – изучавший «Путешествие …» во время своей поездки в Полуденный край в 1825 году.

Имя Муравьева-Апостола встречается на страницах грибоедовского дневника не единожды. В заметке от 1 июля 1825 года автор «Путешествия …» упоминается драматургом в связи с посещением Байдарской долины, а 2 и 9 июля – по случаю прогулок в окрестностях Балаклавы и Бахчисарайского дворца.

Создатель «Горя от ума» читал и цитировал Муравьева-Апостола не случайно – скрытый диалог с автором самого известного и популярного сочинения о Крыме явно помогал Грибоедову утвердиться в новом для него жанре литературного путешествия. Наверняка этому процессу способствовало и другое намерение драматурга: превзойти Муравьева-Апостола как одного из наиболее ярких мастеров художественно-документальной прозы.

О том, как выглядел бы дневник 1825 года после творческой доработки, судить не просто. Однако то, что это произведение с легкостью могло бы стать равным книге «Путешествие по Тавриде …», сомневаться не приходиться. Пример тому – содержательная емкость путевых заметок Грибоедова, в части обозрения местной территории всё же превзошедших труд Муравьева-Апостола (по количеству названных топонимов). И это при том, что последний гостил в Крыму восемь недель, объездив этот край почти целиком, в то время как Грибоедов описал только двадцать дней своего путешествия и лишь отдельно взятую (юго-западную) часть полуострова.

Значит ли сказанное, что автор «Горя от ума» замышлял создание такого сочинения, которое и концептуально, и поэтически отличалось бы от всей известной в ту пору литературы о Тавриде? Пока не ясно. Зато очевидно другое: Грибоедов оказался самобытным последователем школы «научной филологии» (А. Шенле) в русской словесной культуре XIX века, чему наглядное свидетельство – поэтика его крымского дневника .


Литература:
Минчик С. С. Грибоедов и Крым. Симферополь, 2011. С. 183–184.