 |
| Владимир Святославич знакомится с Библией (из книги "Русская история в картинах"). |
О планах автора «Горя от ума» написать трагедию из эпохи князя Владимира Святославича известно благодаря А. Н. Муравьеву. Вот что говорил мемуарист, вспоминая о своей крымской встрече с Грибоедовым: «Я сказал ему мое намерение написать поэму “Владимир”. «Я думал сделать из сего трагедию, когда посетил Корсунь, – отвечал он, – и сия мысль во мне сохранилась».
На соответствующий интерес Грибоедова указывают и другие свидетельства. 2 июля 1825 года во время поездки по окрестностям Балаклавы он коротко отметил в своем путевом дневнике: «Воспоминание о великом князе Владимире». А на следующий день, прогуливаясь по развалинам древнего Херсонеса и разбирая отдельные фрагменты из «Повести временных лет», написал: «Не здесь ли Владимир построил церковь? («Корсуняне подкопавше стену градскую крадяху сыплемую персть и ношаху себе в град, сыплюще посреде града, и воины Владимировы присыпаху более». Нестор.)». И далее: «Может, великий князь стоял на том самом месте, где я теперь…».
На соответствующий интерес Грибоедова указывают и другие свидетельства. 2 июля 1825 года во время поездки по окрестностям Балаклавы он коротко отметил в своем путевом дневнике: «Воспоминание о великом князе Владимире». А на следующий день, прогуливаясь по развалинам древнего Херсонеса и разбирая отдельные фрагменты из «Повести временных лет», написал: «Не здесь ли Владимир построил церковь? («Корсуняне подкопавше стену градскую крадяху сыплемую персть и ношаху себе в град, сыплюще посреде града, и воины Владимировы присыпаху более». Нестор.)». И далее: «Может, великий князь стоял на том самом месте, где я теперь…».
Похожие высказывания имеются и в писательских «Desiderata» – своде черновых заметок по истории, филологии и географии. Вот одна из них: «Есть ли залив (или заводь) Днепра, бухта, ниже порогов, известная Перуня рень?», – где, по утверждению летописца Нестора, киевский государь приказал утопить статую языческого бога Перуна.
Изучая эпоху Крещения, Грибоедов должен был знать о судьбоносной роли христианства не только в истории Руси, но и в преображении самого князя Владимира. Ведь если последний был «в язычестве мстителем свирепым, гнусным сластолюбцем, воином кровожадным» (Н. М. Карамзин), то со временем изменился под влиянием принятой веры и даже весьма «усердствовал в покаянии» (ПВЛ). Понятно, что такое преображение литератор соотносил и с собственной эволюцией – от юноши, глумящегося над религиозными убеждениями приятелей, до человека, «ревностно» (А. С. Грибоедов) соблюдающего церковные обряды.
Не исключено, что внутреннее развитие Владимира соотносилось Грибоедовым и с перерождением другого видного деятеля. По мнению Л. М. Борисовой, особое внимание писателя в связи с его творческой работой в Крыму должен был привлекать султан А. И. Крымгиреев. Ведь, подобно киевскому князю, обращенному в православие и открывшему путь к истинному Богу для своего народа, этот наследник ханской династии крестился, будучи потомственным мусульманином. Наконец, иных верований придерживались соплеменники и поручика Кадигирея, задумавшего христианизацию крымских татар, и князя Владимира.
Поддерживая и развивая идею профессора Борисовой, не лишне предположить следующее. Сравнивая Крымгиреева с Владимиром, Грибоедов мог лично убедиться в том, что под влиянием горячо воспринятого им христианства, крымский помещик эволюционировал как духовно, так и культурно. По этой причине Н. М. Сементовский называл его «ученым и образованным человеком», а другой современник обращал внимание на манеры «вежливого султана». «Он принадлежит к числу необыкновенных людей», – заявлял по этому поводу один корреспондентов газеты «Северная пчела» и добавлял: «Сказывают, что он человек весьма просвещенный и любезный». Самюэль Бруннер и Даниэль Шляттер отзывались о поручике Кадигирее так: «Schöner Mann», – что в переводе с немецкого буквально означает «славный человек». Английские же путешественники (Джордж Джонс, Роберт Лайолл, Джеймс Уебстер, Мэри Холдернесс), видевшие Крымгиреева в Крыму, особо подчеркивали ту роль, которую сыграли в его воспитании и преображении (надо полагать, из невежественного азиата в цивилизованного европейца) несколько лет жизни, проведенных в Британии. Наконец, хорошо известно, что именно Султану, увлекавшемуся крымской историей, были «обязаны своим спасением остатки Неаполя Скифского возле Симферополя» (ПССГ), а также некоторые иные предметы старины и памятники древности. Немаловажно подчеркнуть и то, что в 1837 году поручик стал одним из девятнадцати жителей Таврической губернии, «подписавшихся на собрание сочинений Пушкина» (Е. В. Черноусова, В. П. Казарин), которое издавалось «в пользу его семейства».
Вместе с тем, не все современники замечали благотворные перемены в Кадигирее. Известный мемуарист Ф. Ф. Вигель вспоминал о нем так: «Добрый, честный полудикарь, которого характер ни сектаторство, ни кротость жены не могли совершенно смягчить, которого опасно было сердить и трудно унимать». О своенравии крымского помещика свидетельствует и архивные документы. В путевом дневнике А. С. Норова, побывавшего на полуострове в тридцатые годы XIX века, говорится о ссоре А. И. Крымгиреева с мурзами, из-за чего татарская слобода, близ которой жил поручик, оказалась «разделена на две части» (РНБ ОР). А в журналах заседаний Симферопольского уездного суда за 1823 год выявлены материалы дела «о причинении Султаном Крым Гиреем побоев унтер-офицеру инвалидной роты Петру Гулину при покупке леса» (ГААРК). Неслучайно 10 июля 1825 года, вспоминая о прогулке с Кадигиреем, Грибоедов записал в дневнике: «Султан о религии толковал очень порядочно в Бахчисарае, свое и чужое, но премудрость изливается иногда из уст юродивых». Складывается впечатление, что автор путевых заметок иронизирует над проповедником и его личными качествами – будто сомневаясь в том, что воцерковление способно в корне изменить человеческую сущность.
Как видно, в Крыму Грибоедов вряд ли испытывал недостаток в материале для написания трагедии о князе Владимире. Его раздумьям над сюжетом этого сочинения здесь наверняка способствовали и поездки по местам, связанным с Крещением, и общение с лицами, составлявшими его собственное окружение.
Изучая эпоху Крещения, Грибоедов должен был знать о судьбоносной роли христианства не только в истории Руси, но и в преображении самого князя Владимира. Ведь если последний был «в язычестве мстителем свирепым, гнусным сластолюбцем, воином кровожадным» (Н. М. Карамзин), то со временем изменился под влиянием принятой веры и даже весьма «усердствовал в покаянии» (ПВЛ). Понятно, что такое преображение литератор соотносил и с собственной эволюцией – от юноши, глумящегося над религиозными убеждениями приятелей, до человека, «ревностно» (А. С. Грибоедов) соблюдающего церковные обряды.
Не исключено, что внутреннее развитие Владимира соотносилось Грибоедовым и с перерождением другого видного деятеля. По мнению Л. М. Борисовой, особое внимание писателя в связи с его творческой работой в Крыму должен был привлекать султан А. И. Крымгиреев. Ведь, подобно киевскому князю, обращенному в православие и открывшему путь к истинному Богу для своего народа, этот наследник ханской династии крестился, будучи потомственным мусульманином. Наконец, иных верований придерживались соплеменники и поручика Кадигирея, задумавшего христианизацию крымских татар, и князя Владимира.
Поддерживая и развивая идею профессора Борисовой, не лишне предположить следующее. Сравнивая Крымгиреева с Владимиром, Грибоедов мог лично убедиться в том, что под влиянием горячо воспринятого им христианства, крымский помещик эволюционировал как духовно, так и культурно. По этой причине Н. М. Сементовский называл его «ученым и образованным человеком», а другой современник обращал внимание на манеры «вежливого султана». «Он принадлежит к числу необыкновенных людей», – заявлял по этому поводу один корреспондентов газеты «Северная пчела» и добавлял: «Сказывают, что он человек весьма просвещенный и любезный». Самюэль Бруннер и Даниэль Шляттер отзывались о поручике Кадигирее так: «Schöner Mann», – что в переводе с немецкого буквально означает «славный человек». Английские же путешественники (Джордж Джонс, Роберт Лайолл, Джеймс Уебстер, Мэри Холдернесс), видевшие Крымгиреева в Крыму, особо подчеркивали ту роль, которую сыграли в его воспитании и преображении (надо полагать, из невежественного азиата в цивилизованного европейца) несколько лет жизни, проведенных в Британии. Наконец, хорошо известно, что именно Султану, увлекавшемуся крымской историей, были «обязаны своим спасением остатки Неаполя Скифского возле Симферополя» (ПССГ), а также некоторые иные предметы старины и памятники древности. Немаловажно подчеркнуть и то, что в 1837 году поручик стал одним из девятнадцати жителей Таврической губернии, «подписавшихся на собрание сочинений Пушкина» (Е. В. Черноусова, В. П. Казарин), которое издавалось «в пользу его семейства».
Вместе с тем, не все современники замечали благотворные перемены в Кадигирее. Известный мемуарист Ф. Ф. Вигель вспоминал о нем так: «Добрый, честный полудикарь, которого характер ни сектаторство, ни кротость жены не могли совершенно смягчить, которого опасно было сердить и трудно унимать». О своенравии крымского помещика свидетельствует и архивные документы. В путевом дневнике А. С. Норова, побывавшего на полуострове в тридцатые годы XIX века, говорится о ссоре А. И. Крымгиреева с мурзами, из-за чего татарская слобода, близ которой жил поручик, оказалась «разделена на две части» (РНБ ОР). А в журналах заседаний Симферопольского уездного суда за 1823 год выявлены материалы дела «о причинении Султаном Крым Гиреем побоев унтер-офицеру инвалидной роты Петру Гулину при покупке леса» (ГААРК). Неслучайно 10 июля 1825 года, вспоминая о прогулке с Кадигиреем, Грибоедов записал в дневнике: «Султан о религии толковал очень порядочно в Бахчисарае, свое и чужое, но премудрость изливается иногда из уст юродивых». Складывается впечатление, что автор путевых заметок иронизирует над проповедником и его личными качествами – будто сомневаясь в том, что воцерковление способно в корне изменить человеческую сущность.
Как видно, в Крыму Грибоедов вряд ли испытывал недостаток в материале для написания трагедии о князе Владимире. Его раздумьям над сюжетом этого сочинения здесь наверняка способствовали и поездки по местам, связанным с Крещением, и общение с лицами, составлявшими его собственное окружение.
Литература:
Минчик С. С. Грибоедов и Крым. Симферополь, 2011. С. 117, 137–139.
Комментариев нет:
Отправить комментарий