воскресенье, 27 октября 2013 г.

Друг А. С. Грибоедова и хозяин крымской деревни Саблы. Памяти А. П. Завадовского.


В этот день умер Александр Петрович Завадовский (1794 – 1855) – камер-юнкер двора Его Императорского величества, граф и кавалер, приятель А. С. Грибоедова.

Главным событием в жизни Завадовского стала известная «дуэль четверых» (1817 г.), участие в которой принимал и сам Грибоедов. Последний, находясь в Крыму, не раз был гостем имения Саблы, которое с 1823 года находилось в собственности графа.

Как и Завадовский, Грибоедов остро переживал последствия злополучной дуэли. Ее финал – гибель кавалергардского офицера В. В. Шереметева – повлиял на всю последующую биографию автора «Горя от ума».

Неудивительно, что посещение Саблов также стало важным эпизодом жизни писателя. Именно в связи с визитом в имение графа Завадовского он пережил острый приступ физического напряжения, творческий кризис и поворот в идейном развитии.

Осознание роли Саблов в судьбе Грибоедова порождает интерес и к личности самого графа. С удовольствием рекомендую Интернет-пользователям очерк его жизни, составленный Осипом Антоновичем Пржецлавским – известным мемуаристом и другом А. П. Завадовского.


Литература:
Минчик С. С. Грибоедов и Крым. Симферополь, 2011. С. 190–194.


* * *

Граф А. П. Завадовский был сыном известного любимца и министра Императрицы Екатерины II. Завадовские – фамилия малороссийская и мой граф Александр заявлял претензию на польское дворянство, ссылаясь в доказательство этого на свой герб «Равич». Это, действительно, древний польский герб, один тех, которыми пользуются некоторые великороссийские и малороссийские дворянские роды.
Я с ним познакомился, когда он не совсем еще оставил общество. Это был умный и приятный собеседник. Граф Александр воспитывался и первые годы молодости провел в Англии. Он так усвоил себе тамошний язык, образ мыслей и манеры, что его называли Завадовским-англичаниным. За два или три года до моего приезда он, окончив воспитание, явился в Петербург блестящим джентльменом, был представлен Императору Александру I, понравился и был пожалован в камер-юнкеры. Все предвещало ему полный успех и в свете, и в служебной карьере; но первое время его пребывания на родине ознаменовалось трагическим эпизодом, который развил в нем врожденное расположение к мизантропии и пессимизму.
На горизонте мира петербургских театралов сияла тогда звезда, воспетая и Пушкиным – танцорка Истомина. Она не была красавицей в тесном смысле, но обладала тем, что называют «пикантностью» и что многие предпочитают правильной красоте; в хореическом же искусстве уступала немногим европейским знаменитостям. Это было слишком довольно, чтобы вскружать необремененныя мозгами головы тогдашней «золотой» (вернее позолоченной) молодежи, не избалованной еще парижскими кокотками. В числе ее поклонников самым ревностным был кавалергардский офицер Шереметев. Он был влюблен такою страстью гимназиста*, что при каком-то случае поклялся честью, что если кто сделается счастливым его соперником, то должен будет иметь с ним смертельный поединок.
* Amour de lycéen (Balzac).

Завадовский, не знавший ни Истоминой, ни Шереметева, ни его клятвы, отправился однажды в театр, на балет, в котором главную роль играла прославленная балладина. Она ему понравилась; в антракте, за кулисами. Он с ней познакомился и Истомина приняла приглашение отужинать с ним в тот же вечер в его квартире, в доме, бывшем Чаплина, (на углу Невского проспекта и Большой Морской). Время в беседе с Завадовским прошло для Истоминой так незаметно, что она только на другой день возвратилась домой. Обо всем этом тотчас же узнал Шереметев и счастливого соперника вызвал на дуэль. Вот что мне об этом разсказал граф Александр Петрович: ему крайне было нежелательно только что по возвращении на родину дебютировать таким единоборством, которое, по своему «casus belli», не могло делать чести ни побежденному, ни победителю. О таком нежелании и о его мотивах он прямо заявил принесшему вызов секунданту, и прибавил, что даже готов просить прощение за недобровольную вину. Но противник не хотел ничего слышать. Делать было нечего и Завадовский должен был с своими секундантами явиться на назначенное место. Решено было стреляться, и Шереметев заявил, что дуэль смертельна. Устроен был барьер, заключающий десять шагов пространства; от него противники отступили каждый еще на десять шагов, потом, по данному знаку, подходя обратно к барьеру, могут стрелять когда кому будет угодно. Шереметев, сделавши несколько шагов, выстрелил и промахнулся, Завадовский, в пистолетном искусстве уступавший быть может лишь знаменитому Россу*, выстрелил так, что пуля прошла мимо. Затем предложил мировую. Была минута нерешительности; секунданты Шереметева вели с ним в пол-голоса оживленный разговор, к ним Завадовский, подослал и своего секунданта., чтобы уговорить к прекращению нелепой борьбы, но Шереметев сказал, что поданному им честному слову это невозможно. Тогда уже Завадовский, возмущенный таким упорством, отходя на позицию, сказал: «беру всех в свидетели, что я исчерпал все средства к примирению; теперь же, к крайнему прискорбию, я вынужден убить противника». Сделав несколько шагов к барьеру, Завадовский прицелился, выстрелил и убил Шереметева на повал: пуля попала в самый лоб. Граф разсказывал мне, что противник, уговариваемый одним из своих секундантов, колебался и казалось не прочь был от примирения, но другой секундант, А. С. Грибоедов, не допустил этого, настаивая на данном честном слове. (Когда чрез много после этого лет случилась с Грибоедовым катастрофа в Тегеране, Завадовский заметил: "не есть ли это Божья кара за смерть Шереметева?).
* Капитан английской службы Росс (Ross) убивал пулею из пистолета ласточек на лету, почти без промаха.

Непосредственно после дуэли, победитель, искренне грустя об ея исходе, отправился на гауптвахту и велел себя арестовать. Он там оставался недолго. Император Александр I велел его позвать к себе и сказал, что ему известны подробности истории, что хотя он, государь, строго относится к поединкам вообще, но в настоящем случае признает, что Завадовский, не дав повода к вызову, сделал все ,что мог для избежания дуэли и затем нашелся в «необходимости законной обороны», почему и прощает его вполне.
Вследствие как этого злополучного дебюта, так и по тогдашнем обстоятельствам, идущим в разрез с усвоенными во время пребывания в Англии воззрениями, Завадовский в службу не вступал и не бывал в обществе, а тому и другому предпочел независимую, так сказать уличную, жизнь и знакомство, состоящее из очень тесного кружка.
У него был старший брат, сенатор, Василий Петрович, женатый на девице Влодек, славившейся красотою. Братья не были между собою дружны и почти никогда не видались. По смерти брата, не оставившего потомства, и по смерти матери, дожившей до глубокой старости, граф Александр. Наследовав значительное состояние, переехал на постоянное жительство в Таганрог, где в 1850-х годах умер совершенно одиноким. На нем прекратилась графская линия рода Завадовских.


Источник:
Русская старина. 1883. Том XXXIX. Вып. 8. С. 383–386.




среда, 9 октября 2013 г.

Е. П. Оболенский и визит А. С. Грибоедов на Юг.


6 октября родился Евгений Петрович Оболенский (1796–1865) – князь, декабрист и общественный деятель.

Евгений Петрович Оболенский
(из книги "Военный Петербург ...").
За участие в мятеже 14 декабря 1825 года Оболенский был лишен дворянства и приговорен к каторжным работам. В ссылке ему пришлось провести бóльшую часть жизни – почти сорок лет.

Несмотря на то, что именно события на Сенатской изменили судьбу Оболенского, знаковыми для него стали не они. Куда большее влияние на декабриста оказала его дуэль с прапорщиком П. П. Свиньиным, состоявшаяся в начале 1820 года.

Выходя к барьеру, Оболенский вступался за своего младшего брата С. Н. Кашкина – собственно, последнему, фигуранту ссоры с полковым офицером, и предстояло участие в дуэли. Опасаясь за жизнь родственника, князь попросту запретил ему принимать вызов Свиньина. В результате Оболенскому пришлось самому стреляться с прапорщиком и, наконец, убить его.

Любопытно, что до конца жизни декабрист так и не смог простить себе гибель Свиньина. Идейно-творческое развитие Оболенского – его воцерковление и даже общественная деятельность – все было следствием дуэли 1820 года и мучительных стараний князя искупить вину за ее трагический исход.

Переживания Оболенского по поводу гибели Свиньина – неоспоримый, а потому весьма ценный факт, позволяющий лучше понять психологию любого «дуэлянта поневоле». В ряду последних особое место принадлежит А. С. Грибоедову, известному своей причастностью к поединку А. П. Завадовского и В. В. Шереметева в 1817 году. Роль этого события в жизни драматурга традиционно недооценивается учеными. А между тем есть все основания говорить о его определяющем значении для автора «Горя от ума».

Подобно Грибоедову, участвовавшему в «дуэли четверых» в двадцати три года, Оболенский вышел к барьеру совсем молодым – когда ему не исполнилось и двадцати четырех. «Прискорбное это событие терзало его всю жизнь», – вспоминала А. П. Созонович, лично знавшая князя. В свою очередь, другая его современница, В. А. Оленина, писала, что из-за смерти Свиньина Оболенский «нигде уже не находил себе покоя».

Дуэльная история – участие в поединке 1817 года – сильно повлияла и на Грибоедова: из-за гибели Шереметева он решил покинуть свет и уединиться на Востоке. А. С. Пушкин, познакомившийся с драматургом как раз в 1817-ом, писал: «Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств». И здесь же добавлял: «Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда с своею молодостью и круто поворотить свою жизнь». Нечто похожее отмечал и С. Н. Бегичев: «Грибоедов писал ко мне в Москву, что на него нашла ужасная тоска, он видит беспрестанно перед глазами умирающего Ш(ереметева), и пребывание в Петербурге сделалось для него невыносимо». Наконец, Грибоедов в письме к Бегичеву от 30 августа 1818 года признавался: «Грусть моя не проходит, не уменьшается. Вот и я в Новгороде, а мысли все в Петербурге. Там я многие имел огорчения». И далее: «Представь себе, что я сделался преужасно слезлив, ничто веселое и в ум не входит». И еще: «Нынче мои именины: благоверный князь, по имени которого я назван, здесь прославился; ты помнишь, что он на возвратном пути из Азии скончался; может, и соименного ему секретаря посольства та же участь ожидает…».

Те, кто лично знал Оболенского, утверждали, что поединок 1820 года стал главным потрясением в его жизни. В. Н. Токарев, один из потомков князя, прямо заявлял, что остроту его переживания этого события со временем «не ослабили ни Петропавловская крепость, ни каторга, ни ссылка».

Удаление Грибоедова от столиц, вызванное его желанием забыть о «дуэли четверых», также не принесло желанного покоя. Сразу по приезде на Кавказ драматург оказался замешанным еще в двух схожих эпизодах: с А. И. Якубовичем в 1818 году и с В. К. Кюльбекером в 1822-ом. Вот почему 29 января 1819 года Грибоедов напишет С. Н. Бегичеву: «...Временем моим завладели слишком важные вещи: дуэль, карты и болезнь». И здесь же добавит: «Однако как мне горько бывает!..». А на следующий день, будто в продолжение сказанного, признается: «Теперь на втором переходе от Тифлиса я как-то опять сошелся с здравым смыслом и берусь за перо». Спустя полтора года литератором вновь овладеют прежние настроения – на этот раз связанные еще и с физическим напряжением. Так, в письме к сослуживцу Н. А. Каховскому за 25 июня 1820 года он попросит: «Выведите из сомнения, любезный Николай Александрович. Либо воскресите, либо добейте умирающего».

История с поединком 1820 года – наглядная иллюстрация того, какое значение могла иметь дуэль для тех ее участников, чья жизнь не обрывалась у барьера. Подобно гибели Свиньина, трагическая участь Шереметева навсегда изменила Грибоедова. Подобно Оболенскому, автор «Горя от ума» тяготился пережитым и до последнего пытался искупить свою вину. Стоит ли удивляться, что судьбоносными для него были и те обстоятельства, которые лишний раз напоминали о «дуэли четверых»? Одним из них, вне всякого сомнения, и стал визит Грибоедова в крымскую деревню Саблы – имение «двора его Императорского величества камер-юнкера и кавалера, графа Александра Петрова сына Завадовского» (ГААРК).


Литература:
Минчик С. С. Грибоедов и Крым. Симферополь, 2011. С. 90–92.