На пути к скверу «Грибоедовский».

Сегодня в свет вышел свежий номер крымской «Литературки», главный редактор которой согласилась публиковать цикл моих очерков об открытии в Симферополе сквера имени А. С. Грибоедова. Благодарю Татьяну Андреевну Воронину за ее решение и предлагаю вниманию Интернет-пользователей первую из заявленных публикаций.

* * *

Совсем недавно в Симферополе заговорили о необходимости увековечить память А. С. Грибоедова, который посетил этот город 190 лет назад. С предложением сделать это к властям обратился кандидат филологических наук, преподаватель Крымского федерального университета Сергей Минчик. Руководству города идея понравилась, и оно выступило со встречной инициативой – открыть в честь великого классика сквер. Тому, как воплощается в жизнь этот необычный проект, Сергей Минчик решил посвятить цикл очерков. Один из них «ЛГ+» предлагает вниманию своих читателей.

ПУТЬ К СКВЕРУ

Из записок грибоедоведа

АРХИТЕКТОР

В среду, семнадцатого июня, я встал под кабинетом Главного архитектора Симферополя. Дело было ранним утром. «Вы по какому вопросу?» – спросил Эрнст Филсурович, когда очередь дошла до меня. «Здравствуйте, я по вопросу открытия Грибоедовского сквера», – ответил я. «Какого еще сквера?» – переспросил он. Я засуетился: «У Агеева мне сказали подойти к Вам и показать все бумаги». Мавлютов поднял брови: «Кто сказал?». «Эдуард Доля», – ответил я. «Кто?» – недоверчиво спросил он. Меня осенило: значит, не в курсе. «Речь идет о проекте, который мы согласовали с Виктором Николаевичем еще в бытность его мэром, – сказал я. – Вас не предупредили?». «Первый раз слышу, – покачал головой Эрнст Филсурович. – К девяти будет Екатерина, лучше пообщайтесь с ней». «Приехали …», – подумал я и вышел в коридор.

Через несколько минут передо мной показался силуэт. «Так вот, куда перевели пресс-службу Бахарева», – понял я и направился вслед за ним. «Какими судьбами!» – воскликнул Саша Шилко, увидев меня. – Заходи. Чай будешь?». «С удовольствием», – ответил я. «У нас здесь все верх дном пока, так что не обращай внимания, – пробормотал он. – А ты чего здесь? Телевидение?». «У меня по средам выходной, – улыбнулся я. – Екатерину, помощницу Мавлютова, знаете?». Саша задумался: «Ты ее ждешь?». До девяти еще было время, и я решил рассказать свою историю с начала.

«То есть вы с Агеевым ждали, когда в Симферополе назначат Главного архитектора?», – спросил Саша, когда мой рассказ подошел к концу. «Без него ни один проект согласовать не вышло бы, – ответил я. – В мае Эдуард сообщил, что Виктор Николаевич все помнит, и предложил встретиться с Мавлютовым. Я попросил его отрекомендовать меня, и уже на прошлой неделе он сказал, что идти к архитектору можно, Эрнст Филсурович будет ждать». Саша посмотрел на часы и встал: «Подожди меня здесь, сейчас вернусь».

Я осмотрелся. За окном белело здание Государственного совета, вокруг меня теснилась мебель, стильная офисная вперемежку со старой. Шло время, и старинную комнату все больше заливало солнцем. Становилось жарко. Неожиданно открылась дверь. «Пойдем», – сказал мне Саша. Я поставил чашку на стол и последовал за ним.

«Да как тут вообще разобраться можно! – весело развел руками Мавлютов, когда мы зашли. – Стоит куча людей, все чего-то хотят, а один сидит и молчит. Я у него спрашиваю, что надо, а он мне в ответ о Грибоедове». Мы рассмеялись. «Грибоедов приехал в Симферополь сто девяносто лет назад, – начал я, – и сейчас, в Год русской литературы…». «Знаешь что, – перебил меня Эрнст Филсурович, – мы, технари, народ прямой, так что давай по существу: какой сквер, где и так далее». Мы с Сашей переглянулись. «Виктор Николаевич долго выбирал место, – сказал я, – но в итоге остановился на участке набережной близ Автовокзала». Мавлютов повернулся к стене, где висела большая карта города: «Я был там! Очень запущенное место. Катя, надо бы заказать аэрофотосъемку». «Это не все, – воодушевился я. – Грибоедовский сквер станет одним из трех культурно-досуговых и рекреационных объектов, которые можно было бы открыть в городе». «Какие еще?», – спросил Эрнст Филсурович. «Поляна Жуковского на берегу Салгира, около двадцать четвертой школы, и Батюшковский спуск в старом городе», – ответил я. Мавлютов оживился: «А где именно в старом городе?». «Где Лестница любви, – сказал я. – Там все равно придется наводить порядок, но раз уж неподалеку стоит гостиница, в которой жил Батюшков, можно увековечить его имя, установив там памятник, ротонду и смотровую площадку». «Здание гостиницы сохранилось?» – спросил Мавлютов. Я кивнул: «На углу Ефремова и Курчатова». Он многозначительно посмотрел на свою помощницу: «Катя, это тоже надо учесть».

Поговорив еще некоторое время, мы повставали со стульев. «Нужно пройти всю процедуру, – сказал Эрнст Филсурович. – Собери инициативную группу, к примеру, таких же ученых, как и ты, напиши на имя Главы горадминистрации письмо и, когда будет ответ, снова приходи». Мы попрощались. Мавлютов пожал мне руку: «Оставь бумаги Екатерине и запиши ей свой номер». «Мои контакты есть в распечатке проекта», – ответил я. «Ну тогда мне пора», – сказал он и, подмигнув, добавил: «Если что, пароль – Грибоедов!».

Закончив с Горисполкомом, я решил зайти в Горсовет. При входе в приемную Председателя меня остановила охрана. «Мне для Виктора Николаевича бумаги оставить, – сказал я. – Лена Полякова или кто-то из его помощников на месте?». «Сейчас подойду», – прокричал женский голос из глубины коридора. Я посмотрел через плечо дежурного, и увидел высокую блондинку, которая приближалась уверенным шагом. «Ого! – подумал я. – Вы Лена?». «Да, – улыбнулась она. – Идемте». «Мне ваш номер дал Саша Шилко, – начал я. – Но мой телефон пока заблокирован, так что пришлось зайти без предупреждения». Лена показал мне на стул: «Присаживайтесь». «Вы знаете об идее открыть Грибоедовский сквер?» – спросил я. «Конечно», – ответила она. Я рассказал о своем знакомстве с Мавлютовым и о его предложении составить петицию на имя Главы Симферополя. Лена взяла листок бумаги и ручку: «Проще простого! Начнем с шапки …».

Пока мы сочиняли текст, в кабинете напротив хлопнула дверь. Я оглянулся – из приемной вышел Агеев. Он посмотрел на нас, вежливо поклонился и скрылся за поворотом. «Передадите Виктору Николаевичу копию проекта? – спросил я Лену. – Такая же есть у Мавлютова». Она взяла бумаги и неожиданно застыла. «Как дела?» – послышалось сзади. Я снова оглянулся. В комнате стоял Агеев и улыбался. «Здравствуйте, Виктор Николаевич!» – вскочил я. «Ну как, движется дело?» – спросил он. «Еще как!» – начал я и рассказал ему о своих приключениях. Агеев терпеливо выслушал и, поворачиваясь к двери, протянул мне руку: «Будут трудности, заходи!».

Дождавшись, пока я сложу бумаги в сумку, Лена вышла со мной в коридор. «Как зарегистрируетесь у Бахарева, звоните», – сказала она. Мы расстались, и, отложив тему сквера до выходных, я растворился на два дня в работе.

Продолжение следует.

Сергей МИНЧИК,

г. Симферополь.

Источник:
«Литературная газета + Курьер культуры: Крым–Севастополь». №15/16 (186/187). 31 августа 2015 г. С. 3.

Ирландцы о грибоедовском «Султане».

Месяц назад, 24 июля, мне удалось приобрести издание, которое в наши дни уже стало библиографической редкостью – сборник «Загадочный мир народов Кавказа». Некоторые материалы, представленные на его страницах, помогают лучше понять автора «Горя от ума», поскольку связаны с именем Султана Катты-Гирея, входившего в состав грибоедовского окружения в Крыму. Предлагаю вниманию читателей моего блога один из фрагментов этой крайне информативной книги.

* * *

Форма завещательного отказа недвижимости Обществу

Я передаю назначенному на данный срок казначею добровольного общества, организованного в Дублине в 1819 году и названного «Ирландское миссионерское общество в Татарии и Черкесии», сумму в … фунтов стерлингов Соединенного Королевства Великобритании, которые должны быть выплачены в течение … месяцев после моей смерти из моего недвижимого имущества фонду, призванному поддерживать цели вышеуказанного Общества. Настоящим документом я заявляю, что квитанция казначея вышеуказанного Общества, назначенного на данный срок, о получении вышеупомянутого завещательного отказа является достаточным основанием для передачи денег моими душеприказчиками. 

Президент собрания – лорд, виконт де Вески. 

Вице-президенты собрания: лорд, виконт Лортон; достопочтенный доктор Радклифф и достопочтенный судья Дей. 

Пожизненные члены, пожертвовавшие пять гиней и больше:

Кларк Джеймс, эсквайр 13 ф. 13 ш.

Де Вески, лорд, виконт 10 ф. 

Дигби Бенджамин, эсквайр 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Дей, достопочтенный судья 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Гарнетт, мисс 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Дж. К. 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Холл, У., эсквайр 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Холл, У., эсквайр, Челтенхэм 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Хоган, Уильям К., эсквайр 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Джеймс, олдермен Джон К. 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Кирнан, мисс 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Лятач, Питер, эсквайр 10 ф. 

Лерой, сержант 10 ф. 

Орпен, доктор, Чарлз Г. 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Персиваль, доктор 11 ф. 7 ш. 6 п. 

Радкдифф, достопочтенный доктор 6 ф. 

Сингер, Пол, Эмилий 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Синдж, Джон, эсквайр 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Уоррен, Р., эсквайр 5 ф. 13 ш. 9 п. 

Уоррен, мисс Р. 5 ф. 13 ш. 9 п.

Комитет:

Аллен, Уильям, эсквайр

Буш, преподобный Уильям

Каш, Джордж, эсквайр

Кларк, Джеймс, эсквайр

Ферьер, Джеймс, эсквайр

Ферьер, Александр, эсквайр

Гилберт, преподобный, Уильям

Гинесс, Артур, эсквайр

Хоган, Уильям, эсквайр

Хокшоу, подполковник

Лерой, сержант

Орпен, доктор Чарлз Г. 

Сингер, преподобный Джозеф Г.

Синдж, Джон, эсквайр

Уоррен, Ричард, эсквайр

Казначей – Джордж Лятач, эсквайр, банкир. 

Секретари (на добровольных началах): Пол Эмилий Сингер, эсквайр; Бенджамин Дигби, эсквайр. 

В среду, 4 августа 1819 года, состоялось общее собрание в Ротонде с целью организации Ирландского миссионерского общества в Татарии и Черкесии. 

Председатель собрания – лорд, виконт де Вески. 

Виконт де Вески занимает место председателя. Пол Эмилий Сингер, эсквайр, открывает собрание и зачитывает следующие документы:

1. Письмо благородного султана Кате-Гирея. Его императорскому Величеству, императору России Александру. 

2. Письмо князя Голицына султану по приказу императора, в котором выражается высочайшее одобрение предложенного плана. 

3. Письмо султана Эдинбургскому миссионерскому обществу с приложением плана. 

4. Детали деятельности вышеупомянутого Общества, одобрившего план и решившего выделить для его выполнения на первых порах четырех миссионеров. 

Султан Катте-Гирей обратился к собранию с блестящей и энергетичной речью, в которой подробно остановился на природе и важности затрагиваемого вопроса. Во время своего энергетичного выступления оратор часто обращался к карте местностей, где должен осуществляться предлагаемый план. 

После выступления султана Катте-Гирея начались прения. 

1. Сержант Лерой внес предложение, поддержанное Артуром Гинессом, эксв., чтобы полностью одобрить цели, содержащиеся в плане султана Катте-Гирея. Озабоченные распространением христианской религии среди народов, пребывающих до сих пор в крайнем невежестве относительно ее важности, выступившие предложили организовать Общество, в задачи которого будет входить посылка миссионеров в Татарию и Черкесию. 

Принято единогласно. 

2. Преп. Джозеф Г. Сингер внес предложение, поддержанное подполковником Хокшоу, чтобы вновь образовавшееся Общество называлось «Ирландским миссионерским обществом в Татарии и Черкесии» и чтобы полем его деятельности был выбран Крым.

Принято единогласно.

3. Преп. Джордж Гамильтон внес предложение, поддержанное преп. Мистером Уэстом, чтобы все, кто ежегодно жертвует одну гинею, становились членами Ирландского миссионерского общества, а жертвующие пять гиней единовременно – пожизненными членами. 

Принято единогласно. 

4. Джон Синдж, эскв., внес предложение, поддержанное достопочт. Полковником Гором, чтобы для осуществления деятельности Ирландского миссионерского общества был выбран Комитет, состоящий не менее чем из пятнадцати членов. В полномочия Комитета будет входить назначение должностных лиц, созыв внеочередных собраний членов Общества и поиски необходимых для деятельности Общества покровителей.

Принято единогласно. 

5. Преп. мистер Гилберт внес предложение, поддержанное мистером Томпсоном, чтобы Комитет назначал даты ежегодных собраний с таким расчетом, чтобы у членов Общества была как минимум неделя времени для ознакомления с Отчетом о деятельности и выборами Комитета. 

Принято единогласно. 

6. Преп. мистер Флетчер внес предложение, поддержанное преп. Робертом Г. Никсоном, чтобы на текущий год в Комитет были выбраны следующие лица (см. список на с. 292). 

Принято единогласно. 

7. Преп. Джозеф Д. Сирр внес предложение, поддержанное преп. мистером Итоном, выбрать казначеем Ирландского миссионерского общества Джорджа Лятача, а секретарями – П. Э. Сингера и Бенджамине Дигби, эсквайров.
Принято единогласно.

8. Преп. Джордж Гамильтон внес предложение, поддержанное преп. мистером Гепенсталем, чтобы, поскольку Эдинбургское миссионерское общество уже решило выделить для выполнения плана султана Катте-Гирея четырех своих миссионеров и сейчас распространяет Священные Писания во многих областях Татарии и Черкесии, передать фонды Ирландского общества, предназначенные для проведения миссионерской деятельности в Черкесии и Крыму, казначею Эдинбургского общества.

Принято единогласно.

После того как были единогласно приняты вышеперечисленные предложения, на трибуну вновь поднялся султан Катте-Гирей, который более подробно остановился на некоторых деталях своего плана, представленного на рассмотрение собрания. Сообщение султана содержало в себе столько достоинств и самой разнообразной информации, что вызвало живой интерес у переполнившей зал публики.

Лорд, виконд де Вески покинул место председателя собрания, которое занял достопочт. полковник Гор.

Пол Эмилий Сингер, эскв. внес предложение выразить его Высочеству благодарность собравшихся за то, что он согласился занять кресло председателя и провел собрание.

Обращение

Среди многочисленных обязанностей христиан, связанных с миссионерской деятельностью, нет важнее ставящих своей целью распространение Божественной истины среди погрязших во мраке невежества и суеверий племен и народов Татарии и Черкесии. Распространение Божественной истины является самой главной задачей, с какой очки рения ни посмотреть: принять ли во внимание важный способ передачи знаний о христианстве, в котором можно найти вечную жизнь и блаженство; узнать, что есть единственно истинный Бог и его сын Иисус Христос ,посланный людям; или заслуживающие немалого удивления обстоятельства, при которых этот вопрос был предоставлен вниманию ирландской общественности.

Огромные, до сих пор невозделанные нивы Татарии и Черкесии привлекли пристальное внимание и пробудили чувства христианского сострадания у нескольких шотландских филантропов, которые некоторое время назад организовали Эдинбургское (Шотландское) миссионерское общество с целью отправления хорошо подготовленных миссионеров проповедовать Священное Писание жителям этих отдаленных стран. Это начинание имело большой успех благодаря покровительству и отеческой заботе русского правительства, уделявшего и уделяющего большое внимание миссионерскому делу на территории Российской империи. Деятельность одной из миссий Шотландского общества принесла неоценимую пользу благородному султану Катте-Гирею. Крым-Гирею. Направляющая рука Божественного провидения пробудила в султане настоятельное и непреодолимое желание донести до своих соплеменников бесценные вести о великой радости, заставила покинуть родину и предстать перед христианами Соединенного Королевства в качестве поборника благородного дела, для выполнения которого в Дублине и было создано Ирландское миссионерское общество.

Комитет Общества, которому было доверено осуществление плана, придерживается мнения, что в своем первом Обращении, целью которого является пробуждение сочувствия и призыв к помощи и поддержке к друзьям и сторонникам христианской религии и Общества, легче добиться желаемого результата при помощи простого изложения плана султана во всех его подробностях . Члены комитета убеждены, что вооруженные мудростью и рассудительностью и направляемые христианским усердием и рвением, они будут самыми эффективными агитаторами за это благородное дело и выразителями его интересов. 

В сферу деятельности Ирландского миссионерского общества входят плодородные земли Татарии и Черкесии, обширные мрачные горы и ущелья Кавказа, заселенные в своем подавляющем большинстве варварскими племенами и народами, до ушей которых еще никогда не долетало светлое имя Иисуса Христа. Эти грешники погибают мучительной смертью из-за незнания христианской веры. Они воинственны, независимы и еще незнакомы с благами цивилизации. При выполнении поставленных перед Ирландским обществом задач нам необходимо как можно быстрее осознать трудности и преимущества выбранного дела и действовать бок о бок с Шотландским миссионерским обществом. Задачи благородного султана Катте-Гирея многочисленны и разнообразны, но он объединил их все в одну общую великую цель. 

Избрав Крым центром своей деятельности благодаря его важному географическому положению и множеству других преимуществ, султан Катте-Гирей, в голове которого уже давно созрел план и сердце которого охвачено христианским усердием, в феврале 1818 года представил в Москве Его Императорскому Величеству, императору России Александру, записку, в которой подробно излагает свои возвышенные замыслы. Главной их целью является духовное и в результате этого мирское улучшение условий жизни своих соотечественников, проживающих на значительной территории, которая находится под скипетром русского императора. Вскоре через князя Голицына был получен благоприятный ответ, после чего султан Катте-Гирей отправился в Лондон, а оттуда – в Эдинбург, где в беседе с директорами Шотландского миссионерского общества изложил соображения относительно своего плана более подробно, чем это было сделано в записке, доведенной до внимания императора Александра. Эти соображения – то и составляют основу проекта султана Катте-Гирея. 

Сущность плана можно узнать из вводной записки, составленной султаном Катте-Гиреем и названной «Краткий обзор организации, создаваемой в Крыму и призванной распространять среди детей татарских племен знания об истинном Мессии, Иисусе из Назарета, с целью подготовить из местной молодежи проповедников слова Божьего». 

Султан предлагает, чтобы в этой организации работали четыре наставника – христианина, присланные Шотландским миссионерским обществом. Местом их постоянного жительства будет служить миссия, но двое из них в основном станут работать проповедниками или миссионерами в Крыму и на Кавказе. Султан Катте-Гирей добровольно вызвался проводить в жизнь планы и замыслы предлагаемой им организации.

В миссию буду брать детей, добровольно отданных родителями. Продолжительность обучения составит не менее трех лет. Ученики будут находиться на полном довольствии, поскольку главная цель организации миссии – просвещение их умов, обучение чтению и попытка убедить распространять Священное Писание среди местных жителей независимо от их национальности и вероисповедания.

Нет нужды говорить, что основная цель миссии занимает главное место в плане, детали которого отличаются от других многочисленных христианских организаций, схожих с нашей, только мелочами, обусловленными географическим положением местности, в которой должна проходить их деятельность. Поэтому мы не будем сейчас подробно останавливаться на них. В нашем первом Обращении мы только остановимся на одной из задач наших миссионеров , а именно – на составлении словарей племен и народов для того, чтобы насколько это возможно полнее, перевести Священное Писание на кабардинский, осетинский, дагестанский или лезгинский языки. 

Труднопроходимые долины Кавказских гор, их дикие ущелья тоже не обойдены вниманием султаном Катте-Гиреем. По мнению благородного султана, единственным способом принести в эти труднодоступные края слово Божье является выкуп у вождей отдаленных горных районов детей рабов, с помощью которых можно будет выучить языки горских племен и их которых можно в будущем подготовить миссионеров. Выкупленные из рабства, последствии они могут вновь вернуться в свои родные горы, принести свободу и свет пленникам суеверий и магометанских заблуждений и открыть двери темницы, в которую были брошены эти несчастные люди. 

В размышлениях над главными целями своего плана султан Катте-Гирей не забыл и о мелочах, без которых, хотя они и не являются особо важными, невозможно выполнить главные цели. В число таких мелочей входит, например, оборудование и деятельность миссионерской типографии. Султан предлагает установить маленький печатный станок и поставить к нему арабский шрифт (к которому впоследствии могут быть добавлены и другие шрифты), чтобы издавать христианские книги и религиозные трактаты, с помощью которых можно значительно облегчить выполнение главной цели — пропаганды и распространения среди местного населения основ христианской веры.

Такой краткий обзор хорошо продуманного плана, предложенного султаном Катте-Гиреем директорам Шотландского миссионерского общества и ирландской общественности и направленного на создание Общества, призванного претворить его в жизнь. Его цели не нуждаются в лучшей пропаганде, чем простое перечисление фактов. Важность поставленных перед Обществом задач становится особенно очевидной, когда мы узнаем от султана, что на свете восемьдесят миллионов татар. Тысячи татар ежедневно погибают вследствие своего невежества и веры во лживую магометанскую религию. Катте-Гирей, представитель несчастных татар, говорит: «Посланец этих погибающих народов и племен, паломник из далекой страны, который так часто выступал перед вашими собраниями и старался пробудить в вас христианское сочувствие к своим соплеменникам, отважился предложить этот план вниманию британских и ирландских христиан в надежде на то, что его можно будет претворить в жизнь. Он обращается к людям богатым и бедным, энергичным и ленивым, с сильной надеждой, что они докажут свою истинную веру в Христа при помощи благотворительности и посильной помощи Обществу. Он обращается к каждому брату и сестре во Христе и прости, чтобы они позволили сиять на своих благосклонных лицах свету сострадания, чтобы ободрили души погибающих от незнания грешников, чтобы потоки их жалости потекли могучими реками и вернули жизнь умирающему от жажды в восточных пустынях несчастному путнику. Все должны помнить и понимать, что эти души во многом родственны британцам. И пусть британцы протянут свои добрые руки и примут посильное участие в этих деяниях любви».

Созданное для претворения в жизнь благородного плана султана Катте-Гирея Ирландское общество, милостию Божьей, избавлено от многих трудностей и преград, всегда сопутствующих попыткам миссионерской деятельности в странах, куда ещё не ступала нога слуг Христа, поскольку наши шотландские собратья уже не один год и с большими успехами возделывают эти духовные пустыни. Сейчас доброе сотрудничество двух Обществ представляет собой удобное русло, по которому доброта и сострадание христиан нашей страны могут потечь в земли Черкесии и Татарии и распространить среди населяющих эти земли народов имя Искупителя людских грехов, Предлагая вниманию собрания это Обращение, Комитет не призывает принять и одобрить его с помощью доводов, призванных доказать практичность приведенных в нем мер. Члены Комитета просто хотят привлечь внимание собравшихся к тому, что уже было сделано и что сейчас делается в этих восточных местностях, и призвать всех, понимающих и ощущающих бесценность единственно правильной религии, которую можно извлечь только с помощью дарующего вечное блаженство знания об Искупителе, создать возможности для более широкого распространения этих знаний посредством хорошо продуманного плана частного лица, защищающего своих погрязших во мраке невежества и суеверий соплеменников. 

Комитет не желает даже на ничтожное мгновение вообразить, что план султана Катте-Гирея, такой интересный, важный и так тщательно проработанный, может остаться только на бумаге. Нет, скоро, мы испытываем твердую уверенность в том, что все христиане Ирландии энергично придут к нам на помощь и помогут делу, благородной целью которого является принести всепобеждающий меч Духа в мрачные непроходимые ущелья и горы Кавказа и обратить пока ещё непокорных жителей гор в светлый плен радостной любви Христа. Комитет уверен, что все истинные христиане будут помогать нести свет Божественной истины несчастным грешникам, которые сейчас живут в сумраке долины смерти. Мы не сомневаемся, что все христиане готовы помочь нам уговорить татар и черкесов воскликнуть: «О, как прекрасны на горах ноги Того, кто приносит добрые вести, провозглашающие мир и покой, кто приносит добрые вести, несущие в себе спасение». Мы получили безвозмездно и, следовательно, должны так же безвозмездно передать другим бесценные дары, хранителями которых нас незаслуженно сделали. И передав их, мы можем спокойно отдохнуть с христианской уверенностью, что труды и деяния любви не окажутся напрасными и принесут богатые всходы. Ведь Иисус обещал, что язычники унаследуют самые отдаленные уголки земли. Он говорил, что наступит время, когда слава и знание Бога покроют всю землю, как воды покрывают море. Тогда христианское здравомыслие поселится даже в самых диких пустынях, а праведность принесет обильные плоды на плодородных нивах.

Таковы намерения и мотивы, которыми руководствовался Комитет Ирландского миссионерского общества при составлении данного Обращения. Комитет намеревался убедить слушателей в том, что какое важное поле представляет Татария и Черкесия для миссионерских трудов. И несмотря на то, что требования христианского милосердия многочисленны, члены Комитета никогда не забудут главные цели своего Общества. Они хорошо понимают, что щедрый человек помнит о своей щедрости и ею живет. Они не должны бояться помочь Господу Богу, поскольку помощниками Бога ниспослано обещание свыше. Да благословенны они будут во всех своих деяниях, обещал своим покорным и верным слугам Господь. Тем, кто помогает Всевышнему, Он вернет силы и наградит крыльями, как орлов. Слуги Господа будут бежать и не будут падать, они будут идти и не будут уставать.


Источник:
«Загадочный мир народов Кавказа». Нальчик. 2000. С. 249–261.

.

.

А. С. Грибоедов в "Летней столице" Крыма.

Месяц назад со мной связалась организатор проекта «Краеведческие встречи в Ялте» Наталья Александровна Сырбу – с предложением приехать и выступить с докладом по случаю 190-летия крымского путешествия А. С. Грибоедова. Я с радостью согласился. Со своей стороны Наталья призналась, что моя книга об авторе «Горя от ума» почти не известна ялтинским краеведам, и потому предложила для начала познакомиться нам – хотя бы заочно. Так родилась идея побеседовать о Грибоедове еще и накануне моего приезда в Ялту. Что из этого вышло, можно судить по сегодняшнему номеру газеты «Летняя столица».

* * * 

ГРИБОЕДОВСКИЙ ПРИВЕТ ИЗ СИМФЕРОПОЛЯ

Четвертый год в библиотеке им. А. П. Чехова реализуется проект «Краеведческие встречи в Ялте». Это просветительская программа, которая проходит в формате публичных лекций и творческих встреч, связанных с историей нашего города. Таковых за время работы проекта уже состоялось более шестидесяти. Июньскую встречу координаторы проекта решили посвятить памяти А. С. Грибоедова, который побывал в Тавриде 190 лет назад. Обсудить эту тему они пригласили Сергея Минчика, автора монографии «Грибоедов и Крым», литературоведа, кандидата наук, преподавателя Крымского федерального университета имени В. И. Вернадского. Накануне мероприятия с исследователем пообщалась автор и координатор проекта «Краеведческие встречи в Ялте» Наталия Сырбу.

— Сергей, я с большим интересом прочитала вашу книгу «Грибоедов и Крым». Не зная автора, можно предположить, что ее написал маститый ученый, который посвятил изучению этой темы всю свою жизнь. Проработаны сотни источников, выдвинута и обоснована серьезная теория... А вы так молоды! Как вы пришли к этой теме? Почему Грибоедов?

— Спасибо, Наталья, за комплименты, в которых, как и положено, есть доля разумного преувеличения, однако вы даже не представляете, насколько правы, когда говорите о «всей жизни»! Я действительно занимаюсь Грибоедовым с первого курса университета, то есть без малого полтора десятилетия, и никогда, если можно так выразиться, его не предавал»: ему посвятил все курсовые работы, все научные статьи, диплом, ну и, наконец, диссертацию, из которой буквально за год после защиты и выросла моя монография.

Не считая школьного урока в девятом классе, о Грибоедове я услышал в бытность свою абитуриентом, на подготовительных курсах для поступающих на филфак. Наш преподаватель по литературе, Галина Александровна Зябрева, тогда предложила всем написать домашнее сочинение по одному из произведений первой трети XIX века. Но с одним условием – писать всего два часа, а цитаты, если и воспроизводить, то по памяти. Я выбрал «Горе от ума». Помню, как пришел домой, как все выходные просидел на балконе с книгой, зубря монологи Чацкого, и как там же это сочинение и написал. Преподавателю понравилось, ну а как понравилось мне! В итоге Грибоедова я выбрал в качестве своей темы, ну а Галину Александровну – в качестве руководителя, под началом которого я и написал все свои работы: от первой курсовой до кандидатской.

Что же до поездки Грибоедова в Крым, то к ее изучению я пришел не сразу, а лишь за год до окончания вуза. Хотя еще с первых курсов многие преподаватели нашей кафедры предлагали мне как будущему грибоедоведу сосредоточиться именно на крымской теме. Тогда я их не послушал, но до сих пор считаю, что поступил правильно: как оказалось, материал этот не из легких, требующий не только умственной, но и психологической, а если хотите, то и духовной подготовки. Взяться же этому всему в том возрасте, в котором был тогда я, прямо скажем, неоткуда…

В том, что напишу о Грибоедове книгу, я был почему-то уверен, еще будучи первокурсником. Читая о его путешествии в Крым, я начал замечать какие-то несоответствия, ошибки, причем, находил это все в работах профессоров, академиков, то есть далеко не простых авторов. Уже тогда твердо решил, что если и буду заниматься научной работой, то только такой, которая разгадывает самые запутанные тайны и будет интересна буквально всем, а не лишь узкому кругу специалистов. Все то, что вызывает равнодушие или в прямом смысле зевоту, причем у человека стороннего, что называется, с улицы, все, что не может его заинтересовать – это суета, заумное словоблудие, что хотите, но только не наука.

– Легко ли было разрабатывать тему, к которой до вас уже не раз обращались, причем, куда более титулованные и авторитетные в науке исследователи?

– Когда я только поступал в аспирантуру, к выбору моей темы благосклонно отнеслись не все. Ну, был Грибоедов в Крыму, и что? Проблема вроде как изучена вдоль и поперек, да и расписана всеми, кому не лень: литературоведами, историками, краеведами. До меня ее уже не раз пытались переосмыслить, в том числе студенты нашей кафедры, и все без толку. Брались за «крымского» Грибоедова потому, что интересно, а без толку потому, что не находили в этом сложном материале перспективу. В общем, тема «не диссертабельна» – таково было мнение большинства преподавателей кафедры, обсуждавших актуальность моей будущей научной работы. 

– Почему же в теме крымского путешествия Грибоедова так долго не видели этой самой перспективы? И в чем оказалась особенность вашего подхода к ее пониманию?

– Грибоедов слыл вольнодумцем, а потому советские литературоведы частенько связывали его с декабристами. И для того времени это было вполне обычным явлением. Навязывая русским классикам образ ненавистников режима, наука тем самым оправдывала большевиков и создавала им репутацию если и не последователей, то уж точно преемников дворянской оппозиции.

Именно такой поход к восприятию Грибоедова предопределил и ставшую со временем расхожей трактовку его путешествие в Крым. Дело ведь было в 1825 году, то есть, всего за несколько месяцев до восстания декабристов. Да и многие члены тайных обществ побывали в Крыму как раз накануне этого события. Ну чем не повод лишний раз связать их с Грибоедовым, а его поездку на полуостров – с антиправительственным заговором?

Движимые этой не самой лучшей идеей, ученые сумели создать красивый миф. Но из-за нее же они попали и в крайне затруднительное положение. Ведь кроме истории в жанре политического детектива, персонажем которой в Крыму якобы стал Грибоедов, ничего большего об этой поездке никто рассказать и не мог. Получалось, что ее место в жизни автора «Горя от ума» было велико, а вот в творчестве – нет. Как будто бы Грибоедов не был ни поэтом, ни писателем, ни драматургом, не любил литературу и не думал о ней постоянно! Как будто бы не в Крыму он вел свой глубоко проникновенный дневник и не здесь обдумывал сюжет величественной драмы о Крещении Руси!

Для меня же вопрос о роли Крыма в творчестве Грибоедова был определяющим. Потому свое исследование я и решил разделить на две условные части – биографическую и собственно литературную. Сначала мне предстояло выяснить, что на самом деле происходило с Грибоедовым в Крыму (как, куда и для чего он ездил, что делал), а затем понять, как это изменило его писательскую судьбу.

– К каким выводам вы пришли?

– Первым, за что я взялся, было список лиц, встретивших Грибоедова в Крыму, и его маршрут. Изучив первоисточники, я понял, что в действительности члены тайных обществ не входили в окружение писателя-дипломата, хотя и видели его на полуострове.

Разоблачив сложившийся миф о связи Грибоедова с деятельностью заговорщиков в Крыму, я столкнулся с новой проблемой. Возникла необходимость заново ответить на те же вопросы, которые отечественная наука в целом считала решенными. Для чего Грибоедов прибыл на полуостров? Почему задержался здесь на целых три месяца вместо планируемых трех недель? Из-за чего прервал работу над своим путевым дневником и текстом трагедии о князе Владимире? С кем и для чего встречался? По каким причинам уехал из Крыма в состоянии сильного душевного напряжения и с мыслями о самоубийстве?

Ответ на каждый из этих вопросов потребовал очень долгой и кропотливой работы, но ее результаты превзошли все мои ожидания. Не вдаваясь в подробности, скажу самое главное: крымское путешествие Грибоедова – не детектив, а настоящий триллер с мелодраматическим сюжетом.

– Что Вы имеете в виду?

– Всю жизнь стремясь забыть о своем участии в «дуэли четверых», Грибоедов неожиданно посещает в Крыму имение ее виновника графа Завадовского. Избегая же общения с генералом Орловым, опальным революционером, сближается с Крымгиреевым и Педди — подвижниками Ирландского и Шотландского миссионерских обществ, задумавших крестить местных мусульман.

Кстати, мистики во всей этой истории тоже хоть отбавляй. И здесь я подразумеваю не только саму поездку Грибоедова в Крым, но и все, что связано с этим событием: начиная от первых опытов по его научному осмыслению, заканчивая попытками увековечить память о нем. К слову, именно Ялта стала одним из тех мест, где такие попытки стали предприниматься впервые. Но деталей этого сюжета я тоже пока раскрывать не стану – всему, как говорится, свое время!

– Почему именно вам удалось разгадать тайну крымского путешествия Грибоедова? В чем оказался секрет лично вашего успеха?

– Думаю, что если у грибоедовской поездки в Крым и есть своя тайна, то я не разгадал ее, а лишь больше других приблизился к этому. И чем дольше я занимаюсь ею, тем сильнее убеждаюсь в ее глубине. Свою книгу я издал всего несколько лет назад, а идей для новой или, как минимум, чтобы дополнить нынешнюю, уже достаточно.

Откуда они берутся? Я внимательно слежу за тем, чем живет наука об авторе «Горя от ума», продолжаю работать с источниками, писать статьи, участвовать в «титульных» конференциях. Ну и, конечно же, находить все новые и новые несоответствия, делать очередные открытия. Чтобы держать в курсе происходящего общественность, открыл Интернет-сайт, который называется «Грибоедов и Крым». Как видите, я все еще в гуще событий и по мере сил участвую в них!

Почему у меня получилось больше, чем у других, не знаю. Наверное, потому, что работе с научно-критической литературой я некогда предпочел поиск и анализ первоисточников, которые прежде не привлекались к изучению моей темы: архивных и, главное, иноязычных материалов. Ну и нашел в себе силы отказаться от очень многого во имя науки. А ведь она, как и искусство, не может не предполагать некоего самоотречения, изоляции и, разумеется, полной концентрации на творчестве.

Источник:
«Летняя газета». 2015. № 22. 11 июня. С. 4.

Еще раз о проекте «Грибоедовский сквер».

Во вторник, 7 октября, мне позвонила Алла Горева – начальник одного из управлений Симферопольского горсовета – и сообщила, что мэр хочет как можно скорее определиться с местом для нового сквера. Ее звонок застал меня врасплох – я и не думал, что к «грибоедовской» теме Виктор Николаевич вернется всего через неделю после своего назначения. «У Агеева сейчас полно дел, поэтому, если хочешь его увидеть, лучше готовься на завтра», – сказала Алла Анатольевна. «В какое время?» – спросил я. «Виктор Николаевич может только с трех до пяти, – ответила она. – Когда тебе удобно?». В своих планах на среду я совершенно не ориентировался: помнил, что утром лекция, что вечером два эфира, но ожидать ли работы днем, не знал. «Была не была», – подумал я и сказал в трубку: 
«Условимся на три».

В. Н. Агеев и С. С. Минчик
при осмотре места для строительства сквера "Грибоедовский".

Во время нашей последней встречи, 29 сентября, я показал мэру сразу несколько фото набережной близ гостиницы «Москва». Агеев заинтересовался – он не раз говорил, что скверы должны открываться в тех частях Симферополя, которые запустели и потому требуют благоустройства. Судя же по тому, что запечатлела моя камера, район автовокзала идеально подходил под эту категорию мест. «Работы непочатый край, – согласился тогда Виктор Николаевич, поглядев на мои снимки. – В октябре съездим и 
все еще раз обсудим».
Алла Анатольевна присутствовала при этом разговоре и хорошо его помнила, но в конце нашей телефонной беседы все же уточнила: «Вы с мэром сошлись на том, чтобы съездить на автовокзал?». «Да», – ответил я. «Тогда 
там и встретимся».
В среду утром я вышел на связь с Горевой, чтобы выяснить, не изменился ли график Виктора Николаевича. Она подтвердила, что все остается в силе. Я распереживался – вдруг позвонят с ГТРК и скажут: «Приходи к трем»? «Все в порядке, Сережа, – успокоила меня редактор, когда я набрал ее. – До четырех ты не нужен». Облегченно вздохнув, я поехал домой, чтобы подготовиться к встрече с мэром.
Когда моя маршрутка уже подъезжала к автовокзалу, телефон опять заиграл. «Это Горева», – сказал женский голос в трубке. – «Здравствуйте, Алла». – «Ну что, мы выезжаем!». – «Отлично, я почти на месте! Вы по Воровского поедете?». – «Думаю, да». – «Тогда давайте встретимся на стороне гостиницы, оттуда и спустимся 
к набережной». – «Давай!».
Простояв минут десять у центрального входа в «Москву», я начал подозревать, что мэр поехал не по Воровского. Когда же вновь позвонила Горева – спросить, далеко ли от гостиницы заправка – и вовсе понял, что нахожусь не там, где надо. Ничего не поделаешь: пришлось менять дислокацию. В голове промелькнула мысль: «Глупо получится, если Виктор Николаевич уже на месте, а я, хотя и приехал раньше остальных, 
болтаюсь, не пойми где».
Однако на заправке никого не оказалось – Агеев подъехал уже тогда, когда я успел отдышаться после вынужденного марш-броска.

Двери машин распахнулись: из одной вышел мэр, из другой – Алла Анатольевна. Сосредоточенный, но как всегда доброжелательный, Виктор Николаевич пожал мне руку и, улыбнувшись, сказал: «Ну что – веди ..!».
Обход территории продолжался в течение получаса. Пока мэр осматривал русло реки и участок набережной с детской площадкой, отдыхавшие рядом студенты с интересом следили за происходящим. «Что скажете?» – спросила Горева. «Хорошее место 
для сквера», – сказал Виктор Николаевич.
Когда Агеев давал интервью журналистам, я неожиданно вспомнил, что забыл свой портфель на детской горке, у которой стоял вместе с мэром. «Не хватало еще и сумку с паспортом потерять в такой день», – подумал я и бросился бежать в сторону площадки. К счастью, мой портфель лежал на месте. Однако не успел я обрадоваться, как за моей спиной раздался голос: «Простите ..!». Обернувшись, я увидел двоих парней, сидевших на скамейке с бутылочками пива в руках. «Неужели здесь будет что-то строиться?» – спросили они. «Да, – ответил я, – здесь будет строиться Грибоедовский сквер». «А вот это уже дело», – весело сказали ребята. «Еще бы», – весело подумал я.

В. И. Филоненко о крымском путешествии А. С. Грибоедова.

В этот день умер Виктор Иосифович Филоненко (1884–1977) – советский ученый-ориенталист, филолог и этнограф.

Виктор Иосифович Филоненко
(из фондов ГАРК).

Выпускник Петербургского университета, Филоненко приехал в Крым в 1915 году, в качестве инспектора Симферопольской татарской учительской школы. Подготовка же к столетию гибели А. С. Грибоедова застала его уже в другой должности – профессора кафедры персидского языка и литературы в Крымском педагогическом институте.

Как филолог и востоковед, Филоненко не смог находиться в стороне от мероприятий, приуроченных к этой памятной дате. Так в 1927 году на страницах «Известий Таврического общества истории, археологии и этнографии» и появилась его статья «Грибоедов в Крыму».

Будучи первой краеведческой публикацией о создателе «Горя от ума», эта работа на протяжении долгих десятилетий оставалась и самым полным изложением событий его путешествия в Крым. А некоторые утверждения профессора Филоненко, в том числе безосновательные – о пребывании Грибоедова в одном из номеров гостиницы «Афины» в Симферополе – до сих пор воспринимаются наукой как доказанный факт.

С удовольствием предлагаю вниманию всех Интернет-пользователей эту без преувеличения
знаковую для грибоедоведения статью.

* * *

Грибоедов в Крыму

В творчестве А. С. Грибоедова Крым мало отразился. Правда, литературное наследие поэта вообще не велико, и, по сравнению с «Горем от ума», все остальное, написанное им, несомненно, имеет второстепенное значение, но Кавказ, модная тема того времени, все же находит отзвуки в отрывках и мелких стихотворениях автора великой комедии. О Крыме же и того меньше.

Крыму посвящены три письма, два пункта из Desiderata и Дневник – беглые, отрывочные заметки, правда умные, наблюдательные, живые, местами даже и художественные, но все же плоды непоэтического творчества. Вот и все. А, между тем, Грибоедов очень интересовался Крымом: читал Палласа, Муравьева*, древних географов, изучал летописи русские и восточные, собирал сведения, делал выписки, – но все это, «занимая ум, оставляло пустыню в сердце». Этот разлад внутренней жизни и внешних впечатлений проходит сквозь всю жизнь поэта и особенно сильно сказывается во время пребывания его в Крыму.

* В. Минорский. "Цена крови" Грибоедова. Стр. 3. "Русская мысль", кн. III–V. 1923 г. Париж.

«…Представь себе, – пишет он Бегичеву в последнем своём письме из Крыма, от 12 сентября 1825 года, – что со мной повторилась здесь та иппохондрия, которая выгнала меня из Грузии, но теперь в такой усиленной степени, как ещё никогда не бывало. Пора умереть. Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска неизвестная! Я с некоторых пор мрачен до крайности… Сделай одолжение, подай совет, чем мне избавить себя от сумасшествия или пистолета, а я чувствую, что то и другое у меня впереди…»

И действительно, мрачные предчувствия преследуют его всё время, даже тогда, когда он стоит под венцом, и чем дальше, тем больше затягиваются над его жизнью какие-то роковые узлы*.

* Ibidem.

В июне месяце 1925 года исполнилось сто лет, как А. С. Грибоедов посетил Крым. Как-то невольно хочется ещё раз перечитать его заметки о Крыме, его дневник, который, надо сознаться, как и вообще большинство других прозаических произведений поэта, широкой массе читателей почти неизвестны. Дневник этот впервые был напечатан в 1859 году в журнале «Русское Слово», а затем совершенно забыт, ибо ни в одном из так-называемых полных собраний сочинений Грибоедова, издавшихся после 1859 года, кроме собрания, изданного под ред. проф. Шляпкина, он не приводится. И только в трёхтомном последнем полном собрании сочинений Грибоедова под редакцией Пиксанова, издании Академии Наук, дневник этот опять был воспроизведён. Но воспроизведён в третьем томе. Третий же том вышел в 17-м году, когда нам было совсем не до книг, в провинцию он почти не дошёл, и, можно сказать, уже теперь стал библиографическою редкостью даже в столице.

А, между тем, много интересных сведений и тонких замечаний рассеяны в этом дневнике. Всякий, кто будет просматривать эти беглые и отрывочные наброски Грибоедова о Крыме, скоро убедится, что они носят особый характер. Прежде всего это не наброски обыкновенного путешественника-туриста. Но это и не наброски историка или литератора. Скорее всего заметки о Крыме обнаруживают в Грибоедове патриотически настроенного археолога-художника, дорожащего каждым старинным словом, каждым названием местности, каждою подробностью одежды и быта и могущего одновременно сливаться с жизнью природы. И, по-видимому, этот археолог-художник явился в Крым с солидными знаниями исторического, географического и этнографического характера о полуострове. Так, он то и дело цитирует Палласа, Муравьева, Нестора, Раббина, летописи европейские и восточные. Письмо из Феодосии к Бегичеву, от 12 сентября 1825 г., показывает, с какой любовью поэт относится к крымским древностям и какие предположения относительно изучения их возникали в его голове.

«…Нынче обегал весь город, – пишет он, – чудная смесь вековых стен прежней Кафы и наших однодневных мазанок. Отчего однако воскресло имя Феодосии, едва известное из описаний древних географов, и поглотило наименование Кафы, которая громка во скольких летописях европейских и восточных. На этом пепелище господствовали некогда готические нравы Генуэзцев; их сменили пастырские обычаи мунгалов с примесью турецкого великолепия; за ними явились мы, всеобщие наследники, и с нами дух разрушения; ни одного здания не уцелело, ни одного участка древнего города не взрытого, не перекопанного. Что ж. Сами указываем будущим народам, которые после нас придут, когда исчезнет русское племя, как им поступать с бренными остатками нашего бытия…»

И ещё, из того же письма.

«… Вчера рано побрел к мысу, на котором разметаны Сольдайские руины. Я был один. Александра отправил по колясочной дороге в Кафу. Кто хочет посещать прах и камни славных усопших, не должен брать живых с собой. Это мною несколько раз испытано. Поспешная и громкая походка, равнодушные лица, и пуще всего глупые ежедневные толки спутников часто не давали мне забыться, и сближение моей жизни, последнего пришельца, с судьбою давно отошедших от меня было потеряно…»

Так старательно и углубленно Грибоедов изучал Крым. Так ярко переживал далекое прошлое, мысленно перебирая многое из того, что читал, слышал, видел.

Проследим же путь Грибоедова по Крыму, изо дня в день, останавливаясь на тех пунктах, которые теперь могут вызвать у нас какие-нибудь недоуменные вопросы.

А. С. Грибоедов приехал в Крым из Киева в середине июня 1825 г. и, думая «прослоняться в Крыму недели с три», пробыл здесь до 18 сентября того же года. Спрашивается, зачем приехал Грибоедов в Крым? Кто может знать достоверно? Здесь можно высказать только ряд предложений гадательного характера.

Первое. Страсть Грибоедова вообще к путешествиям. 

«…Верь мне, – пишет он Бегичеву, – чудесно всю жизнь прокатиться на 4х колёсах; кровь волнуется, высокие мысли бродят и мчат далеко за обыкновенные пределы пошлых опытов, воображение свежо, какой-то бурный огонь в душе пылает и гаснет…. Но остановки, отдыхи двухнедельные, двухмесячные для меня пагубны, задремлю, либо завьюсь чужим вихрем, живя не в себе, а в тех людях, которые поминутно со мною, часто же они дураки набитые».

Одоевскому из Киева от 10 июня 1824 г.: «За статью в Телеграфе приношу тебе заранее благодарность. Только вопрос, где я наткнусь на неё. Здесь не найдёшь; в Крыму, где буду слоняться недели с три, того менее; в Керчи сяду на корабль и поплыву в Имеретию, оттудова в горы к Ермолову, итак, прощайте, журналы, до Тифлиса…»

Известно, например, что Европа интересовала Грибоедова; он стремился побывать и за границей и в 1825 году писал Катерину, что собирается из Петербурга в чужие края: «Отсюдова в Париж, потом в Южную Францию, коли денег и времени достанет, захвачу несколько приморских городов, Италию, и Фракийским Боспором в Чёрное море и к берегам Колхиды…»

Второе. Очень может быть, что Грибоедова в Крым послало Южное Общество с какими-нибудь поручениями. В Крыму он виделся с декабристами: Орловым и Оржицким. Об этой встрече Грибоедов сам так пишет Бестужеву от 22 ноября 1825 г. Из Екатеринодарской станицы: «…Оржицкий передал ли тебе о нашей встрече в Крыму. Вспомнили о тебе и о Рылееве, которого обними за меня искренне, по-республикански…»

И третье. Возможно, что в Крым приехал Грибоедов для какой-то серьёзной литературной работы.

Итак, Бегичеву, от 9 сент. 1825 года, он пишет: «…Ну вот почти три месяца я провёл в Тавриде, а результат нуль. Ничего не написал. Не знаю, не слишком ли я от себя требую. Умею ли я писать. Право для меня всё ещё загадка. Что у меня с избытком найдётся, что сказать, за это я ручаюсь. От чего же я нем. Нем, как гроб. Ещё игра судьбы нестерпимая: весь век желаю где-нибудь найти уголок для уединенья, и нет его для меня нигде…»

Но если Грибоедову не удалось за три месяца в Крыму ничего сделать, если не удалось найти уголок для уединения, зато ему удалось великолепно ознакомиться с Крымом.

Уже 9 июля он писал своему другу Бегичеву: «…Брат и друг. Я объехал часть южную и восточную полуострова. Очень доволен моим путешествием, хотя здесь природа против Кавказа всё представляет словно в сокращении: нет таких гранитных громад снеговых вершин Эльбруса и Казбека, ни ревущего Терека и Арагвы, душа не обмирает при виде бездонных пропастей, как там, в наших краях. Зато прелесть моря и иных долин, Качи, Бельбека, Касипли-Узеня и проч., ни с чем сравнить не можно. Я мои записки вёл порядочно; коли не поленюсь, перепишу и пришлю тебе…»

Первый крымский город, куда Грибоедов приехал прямо из Киева, был Симферополь.

Остановился он в единственной в то время гостинице «Афинской» на Салгирной улице. Гостиница эта находилась там, где теперь стоит дом, бывший Фокермана. Нечего, конечно, говорить, что гостиница эта была весьма и весьма плохенькая. Ища уединения и желая работать, Грибоедов старается сохранить инкогнито и избегает новых знакомств и встреч, делая исключение в этом отношении только для друзей и прежних знакомых.

А такие в Симферополе у него были: декабристы Орлов и Оржицкий и прежний его знакомый по московскому университетскому пансиону Суриков. Последний припоминает в своих воспоминаниях: «…Грибоедов часто услаждал меня на чужой стороне, посреди татар, в Крыму, своею певучею, раздумною игрою на клавикордах».

Известный путешественник первой половины прошлого века А.Н. Муравьёв тоже отмечает эту замкнутость и уединённость Грибоедова. Он жил с Грибоедовым рядом в соседнем номере, в этой же Афинской гостинице и всё-таки никак не мог познакомиться с поэтом. Помог случай. Однажды ночью Муравьёву что-то приснилось, и он стал кричать во сне. Тогда Грибоедов вбежал в номер Муравьёва и разбудил его. Таким только путём они и познакомились.

Сам Грибоедов так сообщает Бегичеву о своей жизни в Симферополе: «…Приезжаю сюда, никого не вижу, не знаю и знать не хочу. Это продолжилось не далее суток, потому ли что фортепианная репутация моей сестры известна, или чутьём открыли, что я умею играть вальсы и кадрили, ворвались ко мне, осыпали приветствиями, и маленький городок сделался мне тошнее Петербурга. Мало этого. Наехали путешественники, которые меня знают по журналам, сочинитель Фамусова и Скалозуба, следовательно весёлый человек. Тьфу злодейство! Да мне невесело, скучно, отвратительно, несносно! Таким образом я нажил кучу новых приятелей, а время потерял, и вообще утратил силу характера, которую начал приобретать на перекладных…»

24 июня, в среду, в Иванов день, Грибоедов выехал верхом из Симферополя по нынешнему Ялтинскому шоссе к истокам Салгира.

Дачка Перовского – ныне уже носящая другое название, «Кильбурун», – домик приятной, лёгкой архитектуры, первый пункт, который упоминает Грибоедов. Кругом – сады, минареты, тополя, надгробные камни с чалмами.

Татарская деревня – Аян, в полуверсте от которой источник Салгира, в известной каменной котловине – первая остановка поэта. Здесь его внимание привлекает пещера. Он пишет: «пещера, вход с двух сторон; спереди с шумом низвергается источник, слева род окошка; мы, разутые, лезем в него, цепляясь по голым камням, над нами свод, род пролома сверху, летучая мышь прилеплена к стене возле, и внутренняя продолговатая пещера позади нас. Мы сидим над самым Салгиром. М.Ш. называет это глазом. Вода холодная, как лёд…»

Инициалы М.Ш. невольно как-то выдвигают вопрос, с кем Грибоедов путешествовал по Крыму. Двух лиц мы знаем, это, во-первых, Александр Грибов, слуга поэта, о нем Грибоедов упоминает в письме из Феодосии от 9 сентября, и, во-вторых, Бороздин; о нем Грибоедов упоминает в своем дневнике, когда описывает свое пребывание в Кучук-Ламбате. Кто был третий спутник поэта, которого он скрыл под М.Ш., – неизвестно.

Скабичевский в своем биографическом очерке Грибоедова эти инициалы М.Ш. приписывает Бороздину. Он говорит: весь южный берег Крыма Грибоедов объехал с М.Ш. Бороздиным и слугою Александром Грибовым. Вряд ли это так. Насколько мне известно, Бороздина звали Андрей Михайлович.

Из Аяна Грибоедов направляется к востоку, мимо дачи Офрейна, проезжает через ущелье Альгар, деревню Човки и приезжает в ущелье Кизиль-Коба. Он пишет: «ущелье входит клином в гору, там родник сперва наружу, потом отвесно под землею, потом снова широкою лентою падает на камни и течет в долину, которая позади нас; орлиные гнезда, орешник, кизиль… своды, коридоры… накипи…»

Затем в дневнике следует такая запись: «Симферополь. Цыганская нынешняя музыка в Крыму смесь татарского с польским и малороссийским».

Эта запись как-то не вяжется с дальнейшим изложением и не является совсем ясной. Ведь нельзя допустить, чтобы в этот же день, 24 июня, Грибоедов из Кизиль-Коба возвратился опять в Симферополь и слушал там цыганскую музыку. Скорее всего можно допустить, что эту музыку Грибоедов слушал в какой-нибудь татарской деревне поблизости Кизиль-Коба, где ему пришлось ночевать, и вспомнил по ассоциации ту музыку, которую ему пришлось, может быть, слышать раньше в Симферополе.

Но, с другой стороны, это упоминание о музыке является весьма ценным для характеристики Грибоедова, как страстного музыканта. В письмах и заметках описывая вообще свои впечатления от посещения им стран и городов, Грибоедов постоянно обращает внимание на местную музыку и пение, как на одну из ярких характерных черт данной национальности. Любопытно, что и в «Дневнике о Крыме» Грибоедов остался верен самому себе. Мы встречаем здесь, кроме вышеупомянутого, еще три музыкальных впечатления. Так, 27 июня, при спуске с Чатырдага поэт говорит: «…прихожу к пастухам, волынки, рожки, барабаны»….Первого мая, описывая вид с гор в окрестностях Балаклавы, он замечает: «... влево, в море, флот из девяти кораблей, под ногами два мыса, как клавиши»…. И пятого июля, прибыв ночью в Бахчисарай, Грибоедов заносит в свой дневник следующее: «…музыка, кофейная, журчание фонтанов, мечети, тополя»….

Все это говорит нам о том, что музыка также влекла к себе поэта, как и поэзия, и музыкальные интересы, по видимому, занимали видное место в жизни талантливого писателя*.

* Булич А. С. Грибоедов – музыкант. Собр. соч. Грибоедова. Изд. Академии Наук, т. I стр. 318.

25-го июня, в дождливый день, от деревни Буюк-Янкой Грибоедов поднимается на Чатырдаг, «шатается» по овчарням, ест шашлык, каймак у чабанов. Его внимание привлекают растительность, климат и лица пастухов. Он пишет: «Зелень и климат северные. Лица у здешних пастухов не монгольские и не турецкие. Паллас производит их от Лигурийцев и Греков, но они белокуры, черты северные, как у Осетинов на Кавказе. Поднимаемся на самую вершину… Облака – ничего не видать, ни спереди, ни сзади, мы мокрехоньки, отыскиваем пристанища… Попадаем в овчарню на восточной вершине, обращенной лицом к югу. Сыворотка, холод, греюсь, ложусь на попону, седло в головах…Ночью встаю, луна плавает над морем между двух мысов. Звезда из-за черного облака. Другая скатилась надо мною. Какой гений подхватил ее». 

26 июня Грибоедов все утро «кочует» в облаках и тумане по Чатырдагу, и затем до лучшей погоды спускается в Корбеклы. Вечером пешком идет в Алушту, средними возвышениями, подошвою Чатырдага, а возвращается низом, сперва садами, потом тропою, которая ведет в Бешмы, «растирая ногами душистые травы, от которых весь воздух окурен».

27 июня опять поднимается на Чатырдаг сначала лесом, потом голыми уступами, и так описывает панораму с Чатырдага: «Впереди под ногами площадь, терраса Чатырдага, первая под самым темем шатром (Чадирь), все негладкости будто стесаны, пониже дичь, густой лес, в нем источник Альмы между С.-Г. и Ч.Д. Далее дугою Севастополь, Бахчисарай, Саблы, белые меловые горы, правее Салгир, Акмечеть, еще далее Козлов и море; между всем этим, ближе к месту, с которого смотрю, волнистые холмы, по ним солнце играет. – Справа Зуя, Карасубазар, над ним дымок, задняя пологая часть восточной Яйлы, часть Азовского моря голубою полосою окружает с востока степь и дол до Перекопа. – Слева западная часть задней Яйлы, Св. Нос к Балаклаве чернеется. – Обратись назад- море, даль непомерная, с запада спускается к нему Яйла, из-за неё Кастель, прямо Алушта, к востоку берег изгибом прямо до Судака, выдавшегося далеко в море, точно между Обсерваторией и Горным Корпусом. За Судаком Карадаг и проч. 3 корабля. На вершине (западном зубце, где мы стоим) между двух углов, шагов 50 стремительный спуск к югу, пологий к северу, обрыв к Альме, дебрь. – За Темирджи несколько слоев гор еще ее возвышеннее. – От Чатырдага к северу площадь, терраса, будто укрепление с исходящими углами, с бойницами, из них иные красные, желтые, серые и между ними зелень. Белизна меловых гор, которые тянутся как лагерь.

Несколько орлов с закрюченными крыльями; их плавный и быстрый полет. Дождь, словно занавес, постепенно закрывает предметы и близится к нам, наконец сечет нас. Прячемся. Новая картина. Улитки. Я над стремниной. Опять ведренно, выхожу из засады. Противоположность, – спереди был мрак, сзади ясно, теперь наоборот. – Следую направлению верхнего обреза от з. к востоку, смотрю на дольные картины из-за промежутков скал, как из-за зубцов Кремля. – Сперва Салгир был вправо, потом прямо против меня, теперь слева, по мере моего шествия. К западу картина становится уже и расширяется к востоку. С восточной оконечности вид дебрь между Кизиль-Коба (вчера казался так высок, а нынче через него гляжу), Темирджи и Ч.-Д. Ветер переменился, облака назад пошли и, после дождя разодранные, как после битвы, тянутся от Султан-горы серединою Чатырдага в Темирджинское ущелье, словно оттудова пар воскуривают; позади всего море, пропасти под ногами и зубцы. Не понимаю, как меня ветер не снес. Прихожу к пастухам, волынки, рожки и барабаны».

Затем Грибоедов спускается в д. Корбеклы, после обеда – в Шуму и в Алушту.

28 июня выезжает из Алушты берегом, узенькой тропой в Кучук-Ламбат. Дивная природа, «вид благосостояния в селении», сады, маслины, смоковницы, лилеи, беседки, подводные камни, не доезжая до деревни, бакланы, дельфины, – вызывают у поэта такое восклицание: Venite, adoremus!

29 июня – Партенит, Гурзуф, Ай-Тодор, Никитский сад. Подъезд к Никитскому саду Грибоедову кажется лучше сада. В саду привлекает его внимание rus delphinus, растение, которого, – говорит поэт, – я давно домогался названия в Ширване… .

Ночует поэт в Дерекое. Ни слова про Ялту, кроме упоминания: «сад Мордвинова в Ялте». 30 июня Грибоедов из Аутки, греческого селения, но в котором «все по-татарски», едет в Орианду, Мисхор и Алупку. Он пишет «…в Алупке обедаю, сижу под кровлею, которая с одной стороны опирается на стену, а с другой на камень; пол выходит на плоскую кровлю другого хозяина, из-за нее выглядывает башенка мечети Муэдзен-Селами-Эфенди, шелковицы, виноградные лозы,…вообще здесь везде оливы, лавры, гранатики рдеют. Паллас говорит, что у Айтодора устрицы, но пора рабочая, теперь не ловят. Греки в Аутке…»

Из Алупки – в Симеиз, Киминеиз, Кучук-Кой. «…Лень и бедность татар. Нет народа который так бы легко завоевывал, и так плохо умел бы пользоваться завоеванными как Русские…» – замечает поэт.

«1-го июля. Байдарская долина – возвышенная плоскость, приятная, похожая на Куткашинскую. Кровли черепичные, кажется хозяйство в лучшем порядке…Тут я видел, что во всей Азии, как хлеб молотят: подсыпают под ноги лошадям, которых гоняют на корде…»

Затем деревня Мускомия, Балаклава. Про Балаклаву поэт замечает: «…Бухта сжата продолговатыми мысами, на вид безвыходными. Школа, дом Ревельоти, церковь, мечеть упраздненная, балконы на улицу. Ночью мало видно. Дежурный капитан. Готовится мне ялик для прогулки по бухте, на другой день, на рассвете. Комната моя в трактире с бильярдом. Морская рыба, макрель, кефали»…

2 июля, осмотрев Балаклаву, Грибоедов заезжает в Георгиевский монастырь. Монастырь не произвел на него сильного впечатления, потому что слишком часто описано; так же, как и Байдарская долина, если бы безыменная, она бы мне более понравилась; слишком прославленна». Поэт спускается вниз к морю, купается, и в этот же день едет в Севастополь. Относительно Гераклейского полуострова, на котором расположен Севастополь, Грибоедов делает предложение, «ни это ли Креуметопон. Это похожее на дело нежели «баранья голова» Муравьева*. В Севастополе Грибоедов пробыл три дня. Он осмотрел город, балки, местность около Черной речки, Инкерман, самый, по его мнению фантастический город Херсонес, и 5-го июля, переправившись на северную сторону, через деревни Учкуй, Дуван-Кой, Бельбек, Каралез, Ходжа-Сала, прибыл на Мангупскую гору. Он дает рисунок Мангупского укрепления и так его описывает:

* А. Н. Муравьев, известный путешественник, считал Аю-Даг за древний Криуметопон.

«…В утесе высечены комнаты. Ходы, лестницы, галереи к с.-в. вне крепости… На самом конце площадка, под нею вторым уступом острый зубец утеса, направо долина, налево под ногами голое ущелье… Спуски, сходни в круглый зал, шесть комнат к западу, к востоку три, узкий ход по парапету, множество других развалин. Спускаемся заросшею стремниной. Жидовское кладбище. Не худо бы разобрать надписи… Ночью в Бахчисарай. Музыка, кофейная, журчание фонтанов, мечети, тополя. Татарин мимо нас скачет вон из города, искры сыплются из трубки…»

6-го июля Грибоедов осматривает Бахчисарай, «Хан-Сарай полуразвалившийся», Мавзолей Грузинки, Азис, Успенский монастырь, Иосафатову долину, Чуфут-Кале.

Что делал Грибоедов 7 и 8 июля и где он находился в эти дни, мы не знаем. Запись в дневнике на эти два дня прервана. 9 июля запись возобновляется опять.

Грибоедов говорит: «по двух-дневном странствовании еду к M-me Hoffrene в Татар-Кой». Из Татар-Коя спускается он в Саблы, «где ирландский проповедник Джемс, увидевши поэта, рад, как медный грош». Из Саблов Грибоедов возвращается в Бахчисарай к Султан-Крым-Гирею. 10 июля утром Грибоедов едет опять в Татар-Кой. 11 июля, кавалькада в Тепе-Кермен.

«12 июля. Лунная ночь. Пускаюсь в путь между верхнею и нижнею дорогою. Приезжаю в Саблы, ночую там и остаюсь утро. Теряюсь по садовым извитым и темным дорожкам. Один и счастлив. Джеме поит, кормит и плшет от избытка усердия, лакомит лошадью, которая ему руку сломала. Возвращаюсь в город…»

Этим и кончается дневник Грибоедова. Где он находится после 12 июля, что делает, где и у кого живет, мы ничего не знаем.

9-го сентября только он дает о себе знать из Симферополя Бегичеву: «Друг и Брат. Твои 1.500 руб. я получил еще перед исходом прошедшего месяца. Объяснить тебе вполне благодарность не умею: без тебя мой корабль остался бы на мели, пришлось бы зимовать здесь. Я тотчас не писал тебе по важной причине, ты хотел знать, что я с собой намерен делать, а я и сам еще не знал, чуть было не попал в Одессу, потом подумал поселится надолго в Саблах, неподалеку отсюда. Наконец еду к Ермолову послезавтра непременно, все уложено».

Действительно, в этот же день т. е. 9 сентября, Грибоедов выехал из Симферополя в Феодосию через Карасубазар, Судак, Отузы. А 12 сентября, уезжая из Феодосии к Ермолову, через Керчь и Тамань, Грибоедов пишет Бегичеву: «третьего дня я вырвался, наконец, из дрянного городишка, т. е. Симферополя, где однако всякое со мной случалось, и веселое и грустное». При этом у него в памяти воскресает Брест-Литовск. И сравнивая жизнь свою в былое время в Брест-Литовске с Симферопольскою жизнью, Грибоедов все-таки отдает предпочтение Бресту. «А Брест-Литовский, – восклицает он, – вероятно нет хуже местечка на взгляд, но и там пожилось».

Затем, после передачи своих впечатлений после Карасубазара, Судака, Отуз, Кафы, Грибоедов так заканчивает свое письмо.

«…А между тем так скучно, так грустно. Думал помочь себе, взялся за перо, но пишется нехотя, вот и кончил, а все не легче. Прощай, милый мой. Скажи мне что-нибудь в отраду, я с некоторых пор мрачен до крайности. Пора умереть. Ты, мой бесценный Степан, любишь меня, как только брат может любить брата, но ты меня старее, опытнее и умнее. Сделай одолжение, подай совет, чем мне избавить себя от сумасшествия или пистолета, я чувствую, что то или другое у меня впереди…»

С таким настроением Грибоедов уезжал из Крыма. Точно он предчувствовал, что через четыре года разыграется известная Тегеранская трагедия, воспоминание о которой жизнь уже успела затянуть своею паутиной.

И для нас в конечном итоге может быть интересен один только вопрос. Почему Грибоедов – этот обаятельный остряк – в душе тосковал и мрачно смотрел на будущее, предвидел для себя или сумасшествие или самоубийство. Был ли он неудовлетворен тогдашнею жизнью или жизнью вообще? Кто скажет? Это – загадка, которая вряд ли когда-либо будет нами отгадана.

Источник:

Известия Таврического общества истории, археологии и этнографии. 1927. Том 1. С. 157–164.

Грибоедовская тема на Полкановских чтениях.

Сегодня завершила свою работу Международная научная конференция, приуроченная к 130-летию Александра Ивановича Полканова (1884–1971) – видного советского искусствоведа, историка, краеведа и общественного деятеля.

В мероприятии приняли участие ученые, краеведы, журналисты, работники музеев и библиотек, представители религиозных и национальных общин из Крыма, материковой России и Украины. Помимо традиционной для таких событий Программы, к открытию конференции были изданы Тезисы выступлений ее участников и Биобиблиографический список работ самого А. И. Полканова. По итогам мероприятия также запланирована и публикация «титульного» Сборника.

Пользуясь случаем, выражаю искреннюю благодарность Юрию Александровичу и Анне Юрьевне Полкановым за приглашение поучаствовать в этой представительной конференции и предлагаю вниманию Интернет-пользователям 
тезисы своего доклада на ней.

* * *

КАК И ПОЧЕМУ А. И. ПОЛКАНОВ СТАЛ ГРИБОЕДОВЕДОМ.

Статьи А. И. Полканова о путешествии А. С. Грибоедова в Крым носят не только краеведческий характер. Это еще и своего рода исповедь – патриота и художника с солидным опытом собственно литературной работы.

Участие в революционном движении, труд в области поэзии и прозы, лирики и эпоса, публицистики, критики и мемуаристики, контакты с писателями первой величины, общественная деятельность – такова лаборатория, в которой долгие годы формировалась творческая индивидуальность Полканова. Личность, чью аксиологию составили принципы советской морали: любовь к родине, уважение к простому народу и презрение к его эксплуататорам.

Именно эти жизненные ценности в итоге определят методологию Полканова-ученого, его идиостиль и круг интересов в области литературного крымоведения.

По мнению исследователя, Грибоедов не просто ненавидел самодержавие. Он искренне верил в необходимость революции, понимал ее неизбежность и верно, почти по-ленински осознавал роль трудящихся в борьбе за свое будущее. Вот почему поездка в Крым, предпринятая автором «Горя от ума» накануне восстания декабристов и связанная с именами некоторых из них, в течение многих лет привлекает внимание Полканова – и порой изображается на страницах его статей в явно лирическом (а местами даже автобиографическом) ключе.

Источник:
Тезисы докладов Международной научной конференции, посвященной 130-летию со дня рождения Александра Ивановича Полканова. Симферополь, 2014. С. 33.

«... Все, что осталось от Грибоедова». Памяти И. А. Шляпкина.

В этот день умер Илья Александрович Шляпкин (1858–1918) – русский ученый, литературовед, археограф.

Несмотря на то, что научные интересы Шляпкина в основном касались древнерусской словесности, видное место в его наследие также занимают работы о литературе «золотого века». Большая их часть посвящена изданию и комментированию неизвестных текстов эпохи – в том числе бумаг из писательских архивов.

Одним из тех классиков литературы, чье творчество исследовал Шляпкин, был и А. С. Грибоедов. В историю науки об авторе «Горя от ума» литературовед вошел как составитель и редактор первого Полного собрания его сочинений (1889 г.). На страницах этого серьезного издания был опубликован и текст путевых заметок Грибоедова, посетившего Крым в 1825 году.

«… Вряд ли вообще можно сделать полное собрание сочинений какого бы то ни было автора», – писал Шляпкин в предисловии к первому тому ПССГ. И далее: «Я с своей стороны старался, собрав все, что осталось от Грибоедова, очистить текст от произвольных изменений …».

Хотя Шляпкин и преуспел в археографической работе, комментарий ученого к путевым заметкам 1825 года не стал одним из ее удачных примеров. Этот труд значительно уступает тем примечаниям, которые сопровождали первую публикацию грибоедовского дневника (1859 г.) – причем как по объему, так и по своей фактологической ценности.

Наряду с другими издателями автора «Горя от ума» и собирателями его сочинений, Шляпкин занимает видное место в грибоедовиане. Потому считаю необходимым сделать его комментарии к дневнику 1825 года доступным для широкого круга Интернет-пользователей.

* * *

XVI. Путевые записки. Крым (стр. 93–107).

«Русское слово» 1859, № 5, стр. 19–34, откуда воспроизведены и рисунки А. С. Грибоедова. О своем путешествии и записках А. С. Г. упоминает т. I 203, 205, 206–208. Видно, что Крым оставил в А. С. Г. сильное впечатление: в записках об Эриванском походе он не раз (стр. 110 – Салгирская долина, Чатырдаг, 112 – Тепе-Кермен) упоминает о крымских местностях.

Наблюдения в Киеве и Крыму, относящиеся к русской истории, по словам Д. И. Завалишина, были деланы Грибоедовым, по просьбе П. А. Муханова, постоянно и специально занимавшегося исследованиями, относящими к русской истории. («Древн. и Нов. Россия» 1879, IV, 32). Во время поездки у Грибоедова были книги: Pallas, Tableu phisique et topographique, Spb. 1795 (упом. на стр. 98, 99) и Муравьева-Апостола, Путешествие по Тавриде в 1820 г. Спб. 1823 (упом. на стр. 99, 100, 106). Вероятно ему были известны и личные рассказы, и статьи Д. Н. Бегичева о Крыме («Сын Отечества» 1817 г., 36–37 и сл.). Для желающих проследить путь Грибоедова можно рекомендовать книгу Сосногоровой: Путеводитель по Крыму и приложенную к ней карту.

К стр. 93. О–м должно быть обрывом.

К стр. 100. сразиться с Греками – против турок в начинавшейся тогда войне за освобождение Греции.

К стр. 101. Александр – Грибов.

К стр. 106. Раббин – известно, что Чуфут-Кале был населен евреями-караимами.

Источник:
Грибоедов А. С. Полное собрание сочинений. Том I. СПб., 1889. С. 359–360.

А. С. Грибоедов и «поэтический Колумб» Крыма.

3 апреля умер русский поэт Семён Сергеевич Бобров (1765 – 1810).

Хотя творчество Боброва не пользовалось успехом у современников, многие из них все же отдавали должное его мастерству художника. Свидетельство тому – судьба поэмы «Таврида», изданной в 1798 году.

Начало поэмы С. С. Боброва
(из книги "Таврида").

Будучи первым в России крупным сочинением об одноименном крае, эта книга принесла Боброву славу «поэтического Колумба» Крыма. А благодаря содержанию – включающему большой объем сведений по истории, культуре и природе полуострова, авторских сносок и комментариев – «Таврида» и вовсе была признана «поэтической энциклопедией».

Среди тех, кто с интересом относился к литературному наследию Боброва, был и А. С. Грибоедов. «Тавриду» нашли в чемодане писателя, «вскрытом и описанном при аресте в январе 1826 г.» (ПССГ), то есть спустя всего несколько месяцев после его возвращения из Крыма. А уже 19 марта все того же 1826 года автор «Горя от ума» попросит одного из своих приятелей: «Сделай одолжение, достань мне «Тавриду» Боброва…». Похоже, что и спустя почти год после визита в Крым Грибоедов не оставляет попыток осмыслить свое путешествие – соотнося впечатления о нем с некогда популярным сочинением о Тавриде.

Считается, что в «описании А. Грибоедовым Крыма проявилась невероятная зоркость и проницательность – с напоминающим С. Боброва энциклопедизмом» (А. П. Люсый). Однако расчеты показывают, что по степени географической точности дневник автора «Горя от ума» не просто близок «Тавриде». Он «зорче» и «проницательнее» поэмы Боброва примерно в два с половиной раза – во всяком случае, таково соотношение топонимов (названий населенных пунктов Крыма, рек, гор и т. п.), встречающихся на страницах этих двух произведений.

Выявленная пропорция хотя и не может претендовать на безусловность, тем не менее кажется показательной. Она свидетельствует о том, что работая над дневником поездки 1825 года, Грибоедов не просто учитывал литературную традицию изображения Крыма. Возможно, он также пытался и превзойти ее, вступая в творческое состязание с авторами лучших сочинений о Крыме – среди которых Бобров занимал одно из самых видных мест.


Литература:
Минчик С. С. Грибоедов и Крым. Симферополь, 2011. С. 184–185.