В этот день, 25 сентября 2010 года, Специализированный совет по защите кандидатских и докторских диссертаций Д 52.051.05 Таврического национального университета им. В. И. Вернадского принял решение о присвоении мне учёной степени кандидата филологических наук. Позиция членов Совета основывалась на результатах публичной защиты, состоявшейся в учебном корпусе факультета славянской филологии и журналистики.
 |
Во время свободной дискуссии:
А. М. Эмирова, Д. С. Берестовская, С. С. Минчик. |
В работе Спецсовета приняли участие Диана Сергеевна Берестовская Д. С. (ТНУ им. В. И. Вернадского, профессор), Людмила Михайловна Борисова (ТНУ им. В. И. Вернадского, профессор, зам. председателя Совета), Наталья Анатольевна Ищенко (ТНУ им. В. И. Вернадского, профессор), Владимир Павлович Казарин (ТНУ им. В. И. Вернадского, профессор, председатель Совета), Ольга Леонидовна Калашникова (ДНУ имени Олеся Гончара, профессор), Александр Владимирович Кеба (КПНУ имени Ивана Огиенко, профессор), Ольга Николаевна Николенко (ПНПУ им. В. Г. Короленко, профессор), Марина Алексеевна Новикова (ТНУ им. В. И. Вернадского, профессор), Лара Николаевна Синельникова (ВНУ им. В. И. Даля, профессор), Адиле Мемедовна Эмирова (ТНУ им. В. И. Вернадского, профессор), Ирина Владимировна Остапенко (ТНУ им. В. И. Вернадского, доцент, секретарь Совета). Во время заседания Совета своим правом на выступление также воспользовались Павел Владимирович Михед (Институт литературы НАНУ, профессор, официальный оппонент), Галина Александровна Зябрева (ТНУ им. В. И. Вернадского, доцент, научный руководитель) и Татьяна Михайловна Марченко (ГГПИИЯ имени Н. К. Крупской, доцент, оппонент).
Предлагаю вниманию Интернет-пользователей один из фрагментов стенограммы заседания Спецсовета, отразивший наиболее интересный этап данной защиты – свободную дискуссию её участников.
* * *
Председательствующий:
… Напоминаю, что все члены Cпецсовета – доктора наук по защищаемой специальности обязаны высказать своё мнение о диссертации. Пожалуйста, Ольга Николаевна, микрофон перед Вами!
Николенко О. Н.:
Уважаемые коллеги, мы сегодня являемся свидетелями интересной защиты Сергея Сергеевича Минчика и интересной работы, которая выполнена в русле следования научной школы Галины Александровны Зябревой. Это уже не первая работа и… Наверное, это уже шестая, да? Галина Александровна?
Зябрева Г. А.:
Восьмая!
Николенко О. Н.:
Восьмая, извините… И это говорит о том, что Галина Александровна, ну… уже давно достигла профессорского уровня и, наверное, нужно уже ставить серьёзно вопрос о том, чтобы Галине Александровне за такую большую научно-исследовательскую работу университет инициировал присуждение ей звания профессора. Может быть, это можно оформить от имени нашего учёного совета, какую-то рекомендацию (может быть, на имя ректора)… Ну, потому что, действительно, такая работа заслуживает уважения.
Ну а теперь что касается самой работы. Работа не просто интересная, вот, она не просто интересно читается, интересно … мы с интересом слушали ответы Сергея Сергеевича… Это работа очень смелая, я бы сказала, и задорная, и даже дерзкая, что немаловажно в науке. Потому что такая научная дерзость – это действительно редкость и это просто вызывает уважение к исследователю такого уровня. Потому что он осмелился не только собрать неизвестные факты, но ещё осмелился и по-новому их переосмыслить и дать новые интерпретации, которые являются действительно открытиями в литературе XIX века. В работе удалось исследователю немало. Сергей Сергеевич прояснил многие тёмные места, связанные с биографией Грибоедова, с его контактами (как творческими, так и социальными), многие общеизвестные факты интерпретированы по-новому, и это тоже важно. Сергей Сергеевич ввёл… нашёл новые архивные материалы и ввёл их в научный обиход и это редкость – особенно, что касается литературы XIX века и первой половины XIX века (уже так мало уже осталось архивных материалов, и действительно они важны для литературоведения). Также осмыслено содержание и значение крымского дневника и другие произведения писателя, которые отразили его южные впечатления. Так что работа, действительно, по тому, что в ней сделано, она, конечно же, заслуживает того, чтобы автор её был признан кандидатом филологических наук. И эта работа открывает очень большие перспективы. Потому что она действительно многовекторна, и можно здесь её развивать и углублять как и в плане биографическом, как историко-литературном, так и в плане интертекстуальности, типологических контактов. Ну, одним словом, что эта работа действительно даёт многие векторы для дальнейших исследований.
Тем не менее, хочется сказать, что работа не лишена некоторых не только неточностей, погрешностей стилистического характера, фактического характера, но, тем не менее, и методологических просчётов. И позвольте мне о них сказать для того, чтобы в дальнейшем, безусловно, одарённый диссертант избежал легкомыслия, поверхностности в своих дальнейших научных изысканиях именно как уже серьёзный литературовед. Ну прежде всего, что касается теоретического значения диссертации (вот обратите внимание, это заявлено и в работе, и в автореферате). Здесь автор несколько переоценил то, что он сделал в работе. Предлагается некий такой новый адекватный методологический подход к изучению жизненного пути и литературного наследия писателя, некая новая методология жизни и творчества писателя. Но, наверное, нужно было раскрыть, а в чём же, действительно, новизна, вот такого адекватного методологического подхода и в чём же Вы превзошли другие методологические подходы, которые существовали до Вас. Ну и такой, как бы, современный взгляд на литературоведение, «вершинною метою якого визнається сам автор, об’єктом же – вся його творчість, а не лише художні твори». Ну, знаете, что тут сказать важнее, автор или творчество, и так далее… Эти споры, как курица и яйцо – они давно ведутся, но, наверное, всё-таки, объективно, для литературоведа такие выказывания слишком уж… ну, слишком уж громко сказано, как говорится!
Кроме того, автор заявил в работе использование разных методов, но биографический метод явно превалирует и взаимодействие его с другими методами прописано явно недостаточно.
Что касается крымского дневника, вопрос о его художественной природе так и остался нераскрытым до конца. Ну и, наверное, это будет поводом для дальнейших изысканий Сергея Сергеевича. Потому что так и не понятно, почему он является именно художественным произведением: то ли потому, что в нём много конкретных наименований, то ли потому, что в нём есть эпитеты и метафоры, как Вы пишете в работе, то ли потому, что в нём особый авторский взгляд, вот… То есть все эти вопросы, конечно же, нуждаются, в… более глубоко прояснения. Документальная проза требует особого отношения, и где взаимодействие документальности и художественности, и как документальное переходит в художественное… Вот эта… этот процесс, безусловно, нуждается в дальнейшем изучении. Ну и особенно природа художественной образности, потому что, если мы называем какое-то произведение художественным, то, прежде всего потому, что там есть особая образность. Та образность, которая характеризуется особыми принципами построения художественного образа, и для каждого писателя это, естественно, индивидуально. Поэтому секреты грибоедовской образности… они, вероятно, есть и в крымском дневнике, и это нужно было показать.
Ну а в целом работа, безусловно, очень и очень интересна. И Сергей Сергеевич – подающий надежды молодой исследователь, все мы в него верим, и я буду голосовать «за». И я приветствую и его, и Галину Александровну.
Председательствующий:
Александр Владимирович Кеба.
Кеба А. В.:
Уважаемые коллеги, я с удовлетворением констатирую, что был экспертом в этой работе, высказал, правда, минимум замечаний, но теперь вот собственно удовлетворение касается того, что эти замечания в основном учтены – как раз что видно и по тексту работы, и по автореферату. Хотя не все учтены. И это тоже хорошо, что они не все учтены, потому что некоторые как раз сейчас в ходе защиты Сергей Сергеевич… своё видение отстаивал и доказал (ну, может быть не на сто процентов убедительно) то, что он имеет право на своё видение того или иного аспекта проблемы.
Ну, не буду повторятся насчёт того, что это действительно очень нестандартная работа, не характерная на сегодняшний день работа, очень мало такого плана кандидатских диссертаций. И то, что здесь «адекватная методология» – это тоже в общем-то доказано на сегодняшней защите. Ну, другое дело то, что… Я там ниже скажу, о том, что присутствует у Сергея Сергеевича самооценка своей работы и в автореферате, я говорил это...
Председательствующий:
Есть, есть…!
Кеба А. В.:
Да, есть такая самооценка и «адекватность» методологии – это тоже элемент самооценки.
Председательствующий:
Комплимент, комплимент…!
Кеба А. В.:
Ну, целый ряд примеров, если будет мне позволено, я этой самооценки приведу в автореферате.
Но самое главное, в чём я хотел бы даже защитить диссертанта, потому что дискуссия развернулась ещё на первом этапе, когда задавались вопросы – в частности, о соотношении биографического и литературоведческого. Я не вижу здесь никакого противоречия, я считаю, что научная биография – это, безусловно, то, что относится к литературоведению как науке, паспорт специальности, например, если сослаться на официальный документ ВАКа, где отдельным пунктом прописано: как раз научная биография. И специальность «русская литература» и «литература зарубежных стран» это… да, очень и очень удачно Павел Владимирович использовал эти понятия. Ну, и биографический метод (тоже не все вспомнили это, и очень хорошо, что Павел Владимирович тоже начинал своё выступление как раз с Сент-Бёва, основателя и главного «фигуранта», так сказать, этого метода). Ну и прекрасное знание темы, свободное владение материалом, амбиции! Амбиции в хорошем смысле… в хорошем смысле этого слова. Ну, они имели вот, может быть, такой... в некоторой степени, отрицательный момент (что слишком уж так… отстаивал свои… свои положения). Ну, я вот… Вот предлагал переделать название второй главы – Сергей Сергеевич остался при своём, при своей формулировке, а она вот как раз была и оппонентами, и в отзывах на автореферат, как раз… тоже подвергалась критике. И слово «вояж» таки, как свидетельствует словарь Ожегова, таки устаревшее и ироничное.
Синельникова Л. Н.:
Новое поколение не чувствует…
Кеба А. В.:
Я предлагал научную новизну сформулировать более компактно, потому что четыре абзаца… Но они так и остались. Но теперь, пересмотрев уже окончательный вариант автореферата и учитывая специфику темы и специфику тех выводов, на которые вышел Сергей Сергеевич, вижу, что нормально… Что так вот… Потому что те четыре абзаца и четыре основных положения (как раз, новаторских положения) они и характеризуют. Так что вот здесь я согласен с Сергеем Сергеевичем.
Ну, согласен и в другом… плане я с Ольгой Николаевной, что не вся методология, заявленная, она реализована. Я тоже говорю о том, что психоаналитический метод – это более видно нужно представить. Ну как-то не видно (во всяком случае в автореферате…) не видно, как психоаналитический метод Вы использовали в своей работе.
Ну вот такие выражения, которые мы встречаем в автореферате и в работе: «важным достижением мы считаем» (то есть своим), «важная находка», «скрупулёзная и тщательно выверенная», «вполне подтверждается», «самостоятельно выработанная концепция», естественно… И даже украинское слово «значущий» передбачає особливо вагоме значення. То есть надо было просто написать: «теоретичне значення роботи», «практичне значення», а не «значущість».
Потом, очень хорошее приложение, конечно, к работе, оно очень многое проясняют. Я советовал Вам, если Вы будете издавать это, небольшое предисловие к приложению. То есть вот что, как Вы… как Вы эти карточки выбирали, как … как Вы... что они именно демонстрируют, иллюстрируют…
Эмирова А. М.:
Ну вообще, сложное слово: что это..?
Кеба А. В.:
Да, да, вот такое вот предисловие… И возможно два слова о ключевых словах. Вы не думали, что «путешествие на Юг» и «крымская ипохондрия» и «дуэль четверых» – это ключевые слова? Ключевые слова должны выводить нас из этой диссертации на … на какие-то… какой-то более широкий контекст проблемы! Начиная с «идейно-творческой эволюции» – да, это тот тип… ключевые слова, которые характеризуют…
Считаю, безусловно, что эта работа заслуживает того, чтобы её автору была присуждена учёная степень кандидата наук и присоединяюсь к поздравлениям Галине Александровне…
Председательствующий:
Кто хотел бы…
Кеба А. В.:
Вообще идеальный, как с точки зрения… образцовый отзыв научного руководителя, где охарактеризована была именно научная биография и индивидуальность диссертанта.
Новикова М. А.:
Уважаемые коллеги! Конечно, я немножко вклинилась, сейчас идут русисты. Но дело в том, что у нас особый… Это выпускник нашей кафедры, поэтому у кафедры всегда особе отношение к своим питомцам. А что касается меня, то единственный прецедент, который я могу вспомнить аналогичный, это графиня и Герман, которая ему являлась перманентно. Наш многотерпеливый диссертант… потому что когда я появлялась на факультете, он бледнел, потому что его диссертация обсуждалась по кускам, по статьям, по разделам. Это было интересно, так бывает не всегда, далеко не всегда! Притом, что кафедра не может пожаловаться ни на количество, ни на качество наших питомцев. И тем не менее даже на этом фоне всегда выделяются работы, притягивающие к себе как бы и раздумья, и дискуссии, и пожелания, и какой-то… какие-то расширяющиеся контексты. Вот работа сегодняшнего диссертанта, как мне кажется (это первое, что с моей точки зрения, подтверждает мой финальный вывод, что я буду голосовать «за»), она притягивает к себе, я бы сказала, расширительные раздумья, расширительные контексты – в том числе, естественно, и дискуссионные, что вполне нормально. Я вообще считаю, что диссертация, про которую скажут, что в ней нет ничего дискуссионного – вот за это нужно точно голосовать «против»! Потому что это уже не диссертация. Это дайджест, это учебник, плохой, но это не диссертация. Поэтому то, что диссертация дискуссионная – это нормально (и чем она лучше, тем она дискуссионнее, потому что в ней больше нового).
Второе, что я хотела бы отметить. Да, есть большая сложность: вот, говорили о биографии, я скажу о моём любимом – о литературном краеведении. Большая сложность в этом балансе. Потому что когда не хватает фактографической стороны (в данном случае, биографической, краеведческой), то знаете, это начинает походить на местное хвастовство: у нас жил такой-то, а у нас ездил такой-то, а у нас он ещё и лечился. То есть вы понимаете, литературоведение всё-таки имеет свою … Вот, наверное, истории медицины очень полезно учитывать и вот эту сторону. Но нам важнее всего, что это даёт для литературы. И, как мне кажется, вторая сильная сторона, не без жуткого давления, не без скрытых импликативных проклятий диссертанта… Я понимала, что его… он хотел написать биографию, а я каждый раз вопрошала: и что мы имеем по текстам? И в конечно счёте родилась вот такая какая-то я бы сказала срединная линия, при которой да, действительно, стало видно не только вот подробности новой биографии Грибоедова, но в конечно счёте, что это даёт литературе и литературоведению. Потому что и биографии писателей пишут в разных науках: пишут историки, но и многие другие. И они пишут под своим углом зрения. Поэтому мне кажется, что диссертант (не без, повторяю, я бы сказала, агрессивной методики дискутирования с ним) достиг золотой середины, когда и краеведение остаётся, и биография (как исторический аспект) остаётся, и видно, что это даёт для литературы, а не только для истории, и не только для крымоведения.
Третий аргумент мой в пользу этой работы (и тоже после больших дискуссий) заключается в том, что… Ну то, что диссертант дерзал там по поводу фактографии, это дело русистов (я верю и тому, что они говорят о дискуссионности, и тому, что они говорят о безусловности). Я в чужие епархии (хватает своих) стараюсь не заезжать. Я другое всё время вопрошала. Дело в том, что и мой любимый кросс-культурный аспект (то есть украинский аспект), и мой не менее любимый духовный аспект – они же тоже тут выглядят очень дерзко! Если сказать очень коротко (то, что было в начале, но не то, что стало в конце) то выглядело примерно так. Что вот у Грибоедова были проблемы семейного свойства психологические, он не чувствовал себя вполне законнорожденным, и у князя Владимира были аналогичные проблемы (он тоже чувствовал себя как бы князем второго сорта). И поэтому Грибоедов преодолевал, как мог, но и князь Владимир тоже крестил Русь, чтоб избавиться от комплекса неполноценности. И я как-то пыталась диссертанта уговорить, что, вот знаете, оно и для Грибоедова это мало, чтоб объяснить, но уж для князя Владимира – это как-то так совсем маловато. А кроме того (вот это уже будет в дискуссионной части) то же самое было очень сильно видно по дуэли. То есть впечатление такое, что вот то, что он действительно оказался участником и очевидцем очень жестокого варианта «четверной дуэли» – вот это, в сущности говоря, и определяет и ипохондрию, и то, и обрыв дневника, и пятое, и десятое… Ну понимаете, вот Юрий Михайлович Лотман, человек очень гуманистический, в своей биографии Пушкина, а особенно в комментариях к «Евгению Онегину», рассказывает, что дуль в те времена была совсем не тем, что даже, скажем, для эпохи Куприна. Это была другая социальная психология. И я всё время пыталась уговорить Сергея Сергеевича (и ещё не теряю надежду, он молод, что всё впереди), что тут начался слом другого характера. Ведь не совсем дворянин Грибоедов. Не только потому, что у него сомнения там в происхождении, а потому, что наступает поколение разночинцев. Он ещё не разночинец, но у него уже что-то в его социальном менталитете, в его творческом менталитете – и эта дружба с Булгариным, она не случайна. Булгарин к нему тянулся как представитель любого, любой элиты (интеллектуальной, творческой и социальной), а Грибоедов видел, что это человек, рядом с которым ему не нужно вспоминать, сколько его поколений было столбовыми дворянами, не нужно думать о том, достаточно ли он был дворянским во всех ситуациях своей жизни – в том числе, и в творчестве.
И вот возвращаясь к двум пунктам, кросс-культурному и религиозному, я хочу сказать, что мне кажется, что перспективы исследования будут заключать в том, что постепенно наш диссертант утвердит всё новое, что он сегодня защищает, поймёт, что хороший историзм не убавляет, а прибавляет новизну. Потому что князь… (я не скажу, что я специалист по Древней Руси, хотя доводилось работать с этим материалом), но, скажем, абсолютно аналогично в Средневековой Шотландии князья на восемьдесят процентов занимали трон, убивая своих братьев, своих племянников и своих дядей. Но вот случаев, когда это было поводом для душевного надрыва, история не зарегистрировала. Хотя, скажем, церковь внимательно следила за духовным состоянием своих питомцев. То есть это сложная проблема. Противопоставление английских, помним, «kill» и «murder» на этом и основано. Если ты убиваешь в честном состязании, то это «kill», и в этом нет ничего позорного. Любой воин убивал. Не забудем, что Святослав, да простит меня Владимир Павлович, он, конечно, русич, но что касается его славянскости, то он славянин в очень недавнем поколении. А если вспомнить женскую линию киевских князей, то и так вот, как Романова, не так, чтобы на сто процентов, так? Поэтому психология скандинавского викинга, у которого не было никаких особых моральных проблем… У него была проблема предательского убийства, «из-за угла», с помощью заговора (вот эта разница Бориса и Глеба и других случаев), то есть чужими руками, по заговору, нечестно, недоблестно – это проблема! Если речь шла о состязании, и тем более если права на трон имели разную мотивацию (они в Средние века всегда имели разную мотивацию: по старшинству, по близости, по степени кровности и так далее, – там была не одна мотивация). Но это конкуренция! Это всё равно, что, простите за прямоту, но после выборов кто-нибудь из лидеров партии всю жизнь страдал и чуть ли не наложил на себя руки из-за того, что он победил. Но так он победил! Для этого и выборы были! А, может быть, наши потомки, особенно, учитывая политтехнологии, попытаются реконструировать менталитет политических лидеров, которые вот на утро после своей победы пишут предсмертную записку и спрашивают, как быстрее на тот свет отправиться. Мы этого не поймём, потому что это не менталитет этой эпохи (потом это, может быть, так и будет). Поэтому мне кажется, что, конечно, бесспорно, Провидению виднее, как оно его вело, и каким-то толчком было и это, но чтобы вот так однозначно отсюда шли дела вот к последующей христианизации – я думаю, что постепенно диссертант найдёт промежуточные звенья и оставит эту идею, только смягчит её и впишет в исторический контекст.
То же самое в том, что касается дуэли. Дуэль – это нормальный поединок в Средневековье. Это языческий обычай. А то, что оно двоеверческое – так это и не тайна. А то, что в XIX веке церковь каноническая и даже государь как христианский правитель христианского государства жесточайше преследовал дуэли – это тоже факт. Поэтому, понимаете, тут сложная проблема. И мне кажется, что это доказывает только одно: что на самом деле у диссертации огромные перспективы, в том числе, методологические. И чем больше наш диссертант будет погружаться в кросс-культурный аспект и спрашивать себя, вот, как виделось Крещение Руси не нам, но и не князю Владимиру, а виделось, вот скажем, на пространстве Украины с разных точек зрения в ту пору, на пространстве России с разных точек зрения в ту пору (не только официально), тем больше будет уточняться его собственная позиция. Он будет встречаться с многими умными деятелями прошлого, я думаю, что с ними он найдёт общий язык, рано или поздно – не исключая своей точки зрения.
То же самое касается и духовной константы. Мне кажется, что там действительно огромная проблематика. Я уже обращала внимание диссертанта на то, что, скажем, метафизичность мышления Грибоедова несомненна, но он также стыдится её, как стыдился Пушкин. У нас вчера была краткая интервальная беседа с Владимиром Павловичем, очень содержательная, по поводу того, что молодой Пушкин в Крыму просто стыдится того, что он ищет Бога. Стыдится! Это неприлично после Просвещения. И язык ислама даёт ему, наконец, возможность об этом сказать воткрытую. Язык христианский – нельзя, неприлично, Петербург не поймёт. А каково же тогда полудворянину Грибоедову, полузаконному сыну с какими-то своими осложнениями вот так сказать: что душа хочет чего-то. Ну это ж, простите, это ж просто неприлично! Это ж просто неприлично! Поэтому ему ещё труднее! И мне кажется, что вот не столько мистицизм, как формулирует дело наш диссертант, сколько метафизичность Грибоедова искала своей реализации, и хотелось бы верить, что наш Крым как всегда и в этом случае помог его поискам.
Понятно, что я буду голосовать «за». Понятно, что работа по-настоящему перспективная, и как всегда скажу: хорошо поставленные вопросы – это очень ценное приобретение для любой диссертации, и кандидатской, и докторской. Благодарю за внимание.
Председатель:
Спасибо. Кто хочет сказать ещё, коллеги?
Берестовская Д. С.:
Я скажу, с огромной радостью сегодня присутствую на защите. И начать мне хотелось не с Сергея Сергеевича, а с Галины Александровны, которую я знаю ещё очень давно – когда она готовилась поступать в университет. И с радостью говорю о собственно её собственном росте, и это (тут говорилось о том, что это учёному совету надо в университет представить её к профессорскому званию – да это кафедра, прежде всего, факультет должны сделать). Да… Нет, конечно… Так вот вначале кафедра и факультет должны быть этим озадачены. Галина Александровна, я Вас поздравляю, прежде всего!
Ну, а теперь Сергей Сергеевич. Сергей Сергеевич, дорогой! Мне нравится и манера его поведения, и то, как он защищался…
Председатель:
Испортите его!
Берестовская Д. С.:
Ну я не так часто с ним общаюсь, чтобы я его испортила! Да, вы ж понимаете… Да, ну и в общем неординарность, да? Тут дерзость… Ну молодость, она должна быть, задор должен быть. Сколько мы знаем диссертаций, защит, когда стоит человек – рот открыть не может толком, понимаете? А тут человек защищает свои взгляды. Ну иногда они очень обоснованы, иногда не очень – да это же закономерно! Ну это же всё закономерно! И я хотела бы отметить, конечно, направление исследования кафедры. Кафедры! Вот чего я столько лет в этом совете? А то, что кафедру эту я люблю. И литературу, конечно. Вот. И вот это направление исследований кафедры – оно тоже неординарное, согласитесь. Правильно? Это не только литературные тексты, это вот именно литературное краеведение, как только что сказала профессор Новикова. И здесь находки кафедры, конечно, они замечательные. И я вчера сказала, что я люблю всё то, что на стыке. И вот эта диссертация тоже на стыке. Правда вот диссертант… мы с ним в кулуарах поговорим (не всё, так сказать, ответил на мои вопросы). Но эти проблемы, которые он поднял – это проблемы русского искусства. И мне кажется, если Сергей Сергеевич не чужд в общем-то проблем искусства (не правда ли, да?), в частности, вот топос дороги и мотив дороги – это же ведь русское искусство! И ведь это… это тот самый синтез искусств, которым я занимаюсь (я ему подарю свою книгу), вот, и мы это видим в творчестве художников, которые Крымом занимались. Да тут, Серёжа, вот море разливанное интереснейших ассоциаций, сопоставлений. И я поздравляю не только Сергея Сергеевича (я ничего не буду говорить о, там, недостатках и всё прочем) и поздравляю кафедру и, конечно, руководителя с сегодняшней защитой. Молодец!
Новикова М. А.:
Вы будете голосовать «за», короче говоря, да?
Борисова Л. М.:
Микрофон?
Председатель:
Вот микрофон… Кто будет…?
Борисова Л. М.:
Лара Николаевна.
Берестовская Д. С.:
Если можно будет два раза проголосовать – я два раза проголосую! Интересная работа.
Председатель:
Лара Николаевна!
Борисова Л. М.:
Прошу…!
Синельникова Л. Н.:
…Чуть-чуть вот маленькой ложечкой мёда… дёгтя большую вот такую бочищу мёда. Замечательная диссертация, прекрасный соискатель, научный руководитель – всё это не вызывает никаких сомнений. И всё-таки, и всё-таки… Это «всё-таки» связано с моим беспокойством не столько в отношении Сергея Сергеевича (он умный, он хорошо говорит, у него хорошо мысль работает), сколько тем потерям в текстопорождении, которые уже имеют когнитивный характер. Вот это, наверное, связано с общеобразовательным контекстом (относительно всяких вещей, связанных с текстоустройством и прочее). Вот давайте обратимся к аннотации. Вот она как диктант у меня исписана как у русиста. Это плохо, друзья мои. Ну вот я как бы в украинский не буду, а вот посмотрите… Почему я сказала, что это когнитивная проблема. Здесь нет ошибок очевидных (таких, которые там исправятся и на поля вынесутся). Здесь – неумение строить предложение в соотношении субъектов. Один субъект Вы как вершитель текста, второй субъект – Грибоедов как объект Ваших рефлексий. Вы приписываете всё своей субъектной зоне (вот он – когнитивный параметр) и строите предложение, которое в русской культуре не строится таким образом. Я не знаю, что с этим делать. Это где-то на образовательном уровне уже должно решаться, для того, чтобы были построены нормальные предложения! Неправильное употребление причастных и деепричастных оборотов (так не говорят по-русски), неправильное употребление когнитивных глаголов («показать», «достичь», «исследовать») – они в таком контексте, как у Вас, не употребительны по научному узусу. То есть это вот опять же не столько к Вам, сколько к Вам как к носителю следствий неразвитости когнитивных параметров изучения языка. Вот это предмет моей тревоги! Это, честное слово, есть – в разных проявлениях. Когда мы читаем диссертации, когда читаем авторефераты, когда пытаемся их выбросить… Потеря интереса к тонкостям контекстного употребления слова. Вот… вот это проблема. Если Вы меня поняли – я буду рада. Если не поняли, я готова потом проиллюстрировать теми конкретными структурами, на которые я опираюсь, опять-таки, всё ценя и понимая в сегодняшней защите.
И второй момент – он немножечко другого ранга. Смотрите, какие открытия, какая интерпретация, какая квалификация деятельности. Смотрим на апробацию и публикации: только Украина (и в том, и в другом случае). Ну Россия же страдает! Значит… значит вот тот энтузиазм и та неленность, о которой говорили в отношении Сергея Сергеевича, она имеет вот такой вот топос украинский. А Грибоедов же он принадлежит ну если не миру, то России тоже! Нужно публиковать такие вещи и апробировать их в России. Я уверена, что в грибоедовском сообществе научном (а по Грибоедову идут конференции), Ваш доклад, Ваше выступление могло бы быть… могло быть резонансным – потому что тут действительно есть, что сказать. Всё замыкается: Симферополь – Алушта. Места прекрасные, мы их любим. Но не до такой же степени, чтобы ограничивать вот как бы научный топос этими действиями. Это тоже имеет отношение…
Председатель:
Но вы там…
Синельникова Л. Н.:
Нет, но мы там живём, но по другим причинам, Владимир Павлович!
Борисова Л. М.:
Адиле Мемедовна. Адиле Мемедовна…
Синельникова Л. Н.:
…Ну в Интернете есть, но я имею в виду прямую апробацию! Когда видишь такого соискателя, умеющего защитить позицию, нужно быть иногда… Это тоже может относиться ко многим соискателям, здесь присутствуют молодые соискатели. И вот это вот всегда хочется, чтобы та тема, которая укладывается в более широкий контекст, нашла: а) более широкое поле публикаций, б) более широкое поле апробации. Спасибо! Голосование исключительно «за» без всяких сомнений.
Борисова Л. М.:
Когда в начале его научной деятельности Сергей Сергеевич выбрал тему "Грибоедов", про себя подумала: безнадёжное дело. То есть ну что здесь может быть. Ну может быть реферат и всё. А оказалось ценное месторождение. Пошёл в архивы, накопал, откомментировал, действительно интересно интерпретировал… Ценность этой работы в том, что не приходится доказывать её научную новизну, не приходится её изобретать, «высасывать из пальца» – она очевидна. И это действительно очень хорошо.
Что касается методологии… Вы понимаете, в чём дело: я не думаю, что в любой работе мы должны соблюсти какую-то обязательную пропорцию всех методов. Это… В этой работе биографический метод, естественно, главный, он работает великолепно. То, что, казалось бы, уже совершенно вышло из употребления, то, что, я не знаю, как… считалось уже не просто… почти неприличным в литературоведении – вдруг этот метод обнаружил свою жизнеспособность в полную, так сказать… состоятельность, именно так! И реконструктивный метод, тоже, знаете, с настороженностью обычно к этому относишься: сейчас пойдут фантазии филологические недоказуемые. Нет, оказывается тоже работает! Поэтому вот в этом плане я б сказала действительно очень небезынтересно, очень хорошо.
Что касается, вот опять же реконструкции. Вы понимаете, тут… и такой детали, как вот «дуэльный» момент. Мы с Мариной Алексеевной были единодушны на обсуждении кафедры. Мне тогда… Мне тогда тоже казалось, что не осовременивает ли Сергей Сергеевич своего героя, наделяя его вот нашими комплексами: как же, убийство..! Но вот Марину Алексеевну он до конца не убедил, а меня убедил, потому что он пошёл искать дальше – вот, ощущения человека, побывавшего в аналогичной ситуации из современников, из окружения Грибоедова. И доказал, что да бывала там рефлексия. Я потом уже постфактум вспомнила и Толстого-«американца» тоже. Знаете, то же уж такой бретёр-бретёр, а и мистик, и не метафизик, а именно мистик. Но когда после каждой дуэли умирает ребёнок… Одна… Один, второй, третий – да оставь ты мне последнего цыганёнка (да, вот тут замирение с Пушкиным). И тут, кто его знает, о чём он там молился! Понятно, о чём молился. То есть я думаю, что вот мы как раз, может быть… в тот момент он засёк своего героя, когда из человека … в человеке одной формации начинает прорастать психология другого.
Что касается его трагедии о Владимире Мономахе, вы знаете, ведь любой исторический сюжет он всегда… модернизируется. Как только художник подходит и начинает создавать интерпретацию того или иного сюжета – это всегда модернизируется. Знаменитая картина Лысенко «Владимир и Рогнеда» – она о чём? Разве она о насилии? Совершенно нет! Она о любви! Вы посмотрите на лицо этого Владимира. Вот замечательно тонкий анализ Аллы Глебовны Верещагиной. В книге «Художник и история» она говорила: посмотрите, как изумительно повторяются краски на этой картине, яркие, сочные, зелёные красные в портрете Владимира и те же краски мертвенно-бледные в фигуре Рогнеды. Так вот что это? Да конечно же совершенно не про то: пришёл, и сел, и взял. Ничего подобного! Интерпретация. Точно так же и тут. Естественно, это будет совершенно другой Владимир. Это будет Владимир не исторический (мы не знаем, действительно…) – это совершенно другая фигура. Поэтому вот мне кажется, что это получается интересно. В конце концов, я говорила это, скептически относилась, а потом Сергей Сергеевич меня тоже втянул, увлёк своими идеями. Вот этот сюжет с Керим-Гиреем, он мне показался действительно очень интересным и убедил в том, что действительно ведь перед глазами у Грибоедова был человек, такой же, скажем так, язычник, который собирается крестить крымских татар, обращать в новую веру. Но тут аналогий с князем Владимиром совершенно один к одному! И не знаю, меня как-то эта работа очень убедила.
Что касается стиля. Вы знаете, вот действительно: стиль – это человек. Первый вариант работы, который я читала, я бы охарактеризовала так: это был барочный научный стиль. Вот я сегодня просто с удовольствием выслушала замечания Лары Николаевны, потому что я бы… мне так не сказать. Но я тоже было начала то же делать, что и Вы, но потом просто бросила… Просто блестяще! Я… я бы сказала, что это надо в качестве памятки где-то нашим аспирантам навесить, чтобы они об этом помнили. Вы понимаете, здесь нет ошибок стилистических банальных. Банальных действительно нет. А другие какие-то, вот именно когнитивные – тут попридираться можно, есть к чему. Хотя окончательный вариант работы… он очень (я уже посмотрела) там действительно, это лучше, чем автореферат. Но примеры, Вы понимаете, какие… Вот эта избыточность и барочность. Вот он сегодня, Сергей Сергеевич, в своей тронной речи говорил так: текст трагедии, который до нас так и не дошёл. То есть шёл-шёл, шёл-шёл, почта работала неисправно с XIX века вот в XXI, что там такое… вот… вот на таком уровне…
Но кстати я должна сказать дальше: вот мы говорим, спорим о том, в каком значении, имел ли он… есть ли у него чувство слова, он употребляет слово «вояж», он употребляет слово «ипохондрия». Вы знаете, у него действительно есть, у нашего коллеги, чувство слова. Дело в том, что, те, кто знает Сергея Сергеевича, подтвердит, что он и в быту умеет стилизовать речь, и эта стилизация – как вызов царящей сегодня моде на ненормативную лексику. Он иногда говорит в стиле XVIII-XIX века, и ему это удаётся.
Вы знаете, что я бы сказала? Насколько, конечно, правомерно это всё употреблять в научном тексте, но... А в одной… Бывают другие крайности. В одной телепередаче один вельмишановний літературознавець висловився про пані Смирнову-Россет. Це був (ну он сказал по-русски)… Это был резонансный роман. Я просто была готова аплодировать, подумала: браво, Павел Владимирович. Я увидела Смирнову-Россет, знаете, героиней гламурного журнала, и на… в центре папарацци. Здорово было сказано, Вы жутко её приблизили современному телеглядачу. Но… это, кстати, тоже имеет право на существование, да… Это тоже имеет право на существование (по-моему Александр Павлович Рыбаков говорил, что он очень ценит в научном тексте вторжение в научный текст вдруг просторечного: вот слушаешь – и начинает играть всеми красками). Так что думаю, что таким вот образом немножко защитила нашего Сергея Сергеевича.
Конечно он дерзок, и вот это действительно в нём от молодости. Это надо бы убрать, конечно, «так называемая энциклопедия» Грибоедовская, Вы ещё назовите «псевдо-энциклопедия» или что-нибудь ещё. Это, конечно, надо бы… надо бы убрать. В начале у него этого было больше, но я вам должна сказать, что он очень умеет работать и работа зрелая, работа зрелая. Здесь серьёзная заявка на дальнейший хороший научный… научный труд, и пожелаем ему удачи! И не сбавлять оборотов и не бросать серьёзную работу в научном плане.
Председатель:
Спасибо. … А Вы ж отказались? Мы ж предлагали...?
Эмирова А. М.:
... В принципе я ещё ничего не говорила. Дело в том, что хотела я сегодня отмолчаться, немножечко я вяло себя чувствую… Но я подумала: не дай Бог кто-нибудь опустит один черный шар! Но этого и не предвидится…
Председатель:
Я опущу!
Эмирова А. М.:
... И потом, чтобы не подумали обо мне… Да, но дело в том, что с Сергеем Сергеевичем … Он же и мой тоже ученик в какой-то степени, да? Нет, просто мы в кулуарах до сегодняшнего дня разговаривали на эту тему, и он всегда с большим воодушевлением, а я с большим интересом распрашивала о работе, так что я в курсе тоже. Хотя на официальном обсуждении я на кафедре не присутствовала, но я хочу сказать: я так глубоко уважаю Галину Александровну, что вот сейчас я подумала, не сказать об этом будет не очень хорошо.
Вот, я… в целом я согласна с мнением моих коллег, и я тоже обратила внимание на то, что, как мне показалось, не очень убедительна квалификация дневников Грибоедова в качестве литературного художественного произведения, и хотя Сергей Сергеевич говорил о комплексной аргументации, ссылался на эти три аргумента – всё-таки меня это не убедило. И мне показалось, и тут тоже об этом говорили, что методологическая база работы, и в частности, психоаналитический метод, да и статистический, я очень сомневаюсь, что он использован в классическом… в классической такой форме... Потому что часто у нас в любых работах филологических под статистикой понимают какие-то количественные подсчёты. Конечно, количество всегда есть выражение какого-то качества, но в строгом смысле этого слова предполагает какую-то формулу, и в пределах этой формулы выяснять какие-то уровни квалификации какого-то феномена.
Вот, а что касается работы сегодняшней – ну я просто горжусь, что с нами… что он мой бывший тоже в какой-то степени ученик, раз слушал (какие мои лекции, я не помню, что Вы слушали, а может быть даже и не слушали, Сергей Сергеевич?). Я не знаю… Но будем говорить, что он слушал мои курсы риторики, потому что он прекрасный оратор, вы в этом убедились. И я, разумеется, буду голосовать «за»!
Председатель:
Спасибо, Адиле Мемедовна! Коллеги, несколько слов позвольте тоже мне сказать. Я думаю, что вы сегодня, на мой взгляд, немного чрезмерно добры. Потому что, на мой взгляд, Сергей Сергеевич стоит на очень важном, ответственном рубеже своего развития как специалист, как филолог. С одной стороны, он проделал хороший, добротный путь развития, и многие отмечали, сравнивая первоначальный текст, с которым знакомились, и окончательный текст говорит об этом прогрессе. Но вместе с тем, я думаю, я беспокоюсь как человек, который был его преподавателем, мы достаточно тесно с ним работали, и тема эта как бы в кругу моих тоже исследований. Я беспокоюсь, чтобы он не подумал, что он уже эти вершины одолел, и вот та дерзость, которую тоже иногда хвалили мои коллеги, я думаю, что она не всегда продуктивна у него. И какое… некоторое такое смирение литературоведческое научное оно необходимо, тем более, что оснований для этого смирения достаточно.
Я думаю, что и замечания по языку – справедливые замечания… Я вот только, может быть, сказал несколько, может, иначе. Понимаете, тут недаром все говорят, что впрямую тут как бы нет как бы прямых, собственно, прямых как бы ошибок. Ну текст достаточно тщательно вычитывался, всё остальное… Тут в какой-то мере (вот он это ощущает и немного на этом играет как филолог, это хорошо, это значит, есть чувство слога)… Здесь есть такой момент разрыва поколений. Я сталкиваюсь всё чаще с тем, что наши студенты в чём-то разговаривают на другом языке, вот это поколение, чем я в свою время. Ну, такой небольшой пример. Я был этим фактом задет, поражён, за ним долго наблюдал, когда, например, слово «канализировать» вдруг стало использоваться, там, «задача средств массовой информации канализировать настроения низов руководству страны». И вдруг слово «канализировать» обрело, видите, такой, как бы, совсем ситуативный, да, благородный смысл, значение и всё остальное. Вот они… вроде бы это те же самые слова они используют, что и мы, вроде бы та же… то же построение речи. Недаром вот вы иногда говорите, что тут надо было бы иначе или иначе, но тут, наверное, уже какой-то поколенческий… даже не поколенческий, потому что здесь новая формируется какая-то культура языковая, это всё Интернет и многое другое сказывается. Но хорошо, что он это ощущает (и у него есть понимание разных стилистических стихий). И я надеюсь, что вот, слушая нас, и всё-таки являясь частью нашего круга, может быть, он и к этой критике тоже прислушается в будущем – это будет ему полезно как филологу.
Что касается положительной стороны, я думаю, что мы продолжаем систематическую работу в Крыму, можем с удовлетворением говорить, что вот выращиваем специалиста по Грибоедову. Как плохо и как странно, что до сих пор… Было несколько попыток… Было несколько попыток у нас эту тему как-то грибоедовскую кому-то дать, и люди начинали разрабатывать, по разным причинам не доходило до финала. В данном случае дошло, и вот я думаю, что Сергей Сергеевич своими работами не только в России, но и здесь побудит ряд краеведов и исследователей к этому обращаться, и в его лице мы будем иметь специалиста, который будет это… это стимулировать и для нас… и нас консультировать.
Я думаю, что… что касается вот его оценок, которые вызвали критику Адиле Мемедовны по поводу там дневников и писем, что это художественное… факт художественного творчества. Я думаю, здесь такая есть грань. Это дневники и письма – и они дневники и письма. Они так задуманы, функционально так выстроены. Но если бы они были дневниками и письмами просто какого-то лица не творческого как бы… Да, нацеленности… Они бы в таком качестве существовали, но мы не можем их не читать как дневники и письма, имеющие творческую сверхзадачу, потому что их автором является Грибоедов (как и пушкинские письма, как многие другие). В данном случае, они как бы такого вот двойного назначения. И поэтому не видеть в них художественного… как бы, составляющей – это одна крайность, но с другой стороны, превращать их целиком в факт художественного творчества – это другая крайность. Тут… она… где-то вот это балансирование происходит посередине. Да, и… Я ведь недаром его спрашивал… Он, мне кажется, не совсем вот в это вошёл, потому что Муравьёв-Апостол – это совсем другое, это написано для печати, это с самого начала готовилось для печати. А вот, например, дневник Жуковского, хотя он написан там через двенадцать лет, создан после Грибоедова – он, как и грибоедовский (и они вот в чём-то похожи). У них ведь разные типы дневников уже тогда были. У них дневники же… названия предметов, это как бы для записи, для мемории своеобразной. И у Жуковского, когда читаешь там: Бахчисарай, ночь, Пушкина фонтан, татарские пирожки, там, разговоры, разъезд … То есть ясно, что потом он откроет и .. ага, вот, о чём разговор, он… Это ему напомнит, о чём были разговоры. Это как бы своеобразная такая лапидарность, свёрнутая шифрограмма для самого себя, чтобы потом… Но он… У Грибоедова есть отличие, и он ни разу не упомянул об одном качестве (а это качество эпохи, и качество деятелей: и гоголевское качество, и пушкинское качество) – рисунки. Он ни разу об этом сказал, поэтому… Там ведь у Грибоедова – это сплав! Он сплав художественного текста, он сплав жанра (это дневник – это один, письма – это другой), сплав в том числе изобразительно ряда. У Жуковского блестящие рисунки, целый том, сопровождающий это всё. У Пушкина постоянные разрисовывания и всё остальное. У Грибоедова – это обязательно есть, он об этом не говорит, и он не прав, в том числе, кстати, вот вам ... Герценым нам подаренное наблюдение, оно у меня всё время в устной форме я его где-то держу, а Вы где-то обязательно его опубликуйте со ссылкой на Александра Германовича Герцена. Дело в том, что в дневнике Грибоедова – первый зафиксированный в историографии рисунок Мангупа, абсолютно первый. До него никто ни разу (ну, по крайне мере, историография нам не даёт материалов, где имелось бы изображение)… Грибоедов всё это первый записал, зарисовал эти ворота Мангупа. Как минимум, это факт, а во-вторых, тоже тут есть о чём подумать. И то, что он нуждается в том, чтобы это зарисовывать – это ещё одно качество.. Вот не думая над ним, Вы какой-то важный элемент этого сплава упускаете. А он есть этот элемент, ему изобразительный этот рад нужен был во всём в этом.
И это, опять повторюсь, черта эпохи, и археологи говорят, что Грибоедов в нескольких пещерах расписался копотью. Ну, да, это дань времени, Пушкин пишет на камне «Дружбой освященном…» в Георгиевском монастыре «Пишу я наши имена». В 20-е годы были экспедиции с поисками того камня, на котором Пушкин оставил надпись, что они там искали, «Саша плюс Петя» там или ещё, если это Чаадаеву адресовано, но я вот также смеялся, когда студентам это комментировал. И есть основания для иронии: действительно, ну что он мог там написать. Но то, что он там расписался – это абсолютный факт! Это как бы закон поведения эпохи. Байрон, приезжающий на Храм Посейдона в Греции оставляет там, царапает Китса, оставляет там, царапает, всё остальное… Найденные на Чуфут-Кале галереи подземные, они исписаны именами, копотью, оставленные… А если верить оценкам, это получается рубеж новой эры – так им две тысячи лет, этим росписям, которые в галереях Чуфут-Кале подземных найдены буквально два-три года назад всего (самая большая археологическая сенсация того года, Европейская)… Они оставили. Грибоедов расписывался, в этом смысле – вот это желание, что называется пометить этот мир, там, отразить его. Это вот какая-то ещё одна важная составляющая этой меры, вот… Если Вы об этом не говорите, и я не знаю, есть ли это в работе…
Михед П. В.:
Упоминает!
Председатель:
Упоминает, да?
Михед П. В.:
Он говорит о возможном соотношении…
Председатель:
Да, надо вот на будущее, это Вам, как дорожная карта, надо об этом серьёзнее подумать и поразмышлять.
Коллега, коллеги, ещё одно. Значит, он чрезвычайно лапидарен. Его творчество лапидарно, жизнь лапидарна, всё это сжато, и в этом смысле, я согласен с ним, когда он говорит, например, об эпосе, об эпическом начале. У Грибоедова этот абзац он является на его языке целым эпосом, потому что он вообще долго, пространно, что называется, не пишет. Ну мне… Я не знаю, я не услышал вот в его изложении и там в ответах… В лице Грибоедова мы имеем громадного масштаба фигуру. Он был центром целой дипломатической международной акции со стороны Великобритании. Тут, правда, тоже его многие в такой ура-патриотический ряд переворачивают. Михалков сказал, что он будет снимать фильм про Грибоедова, о том, как там, типа там расписали, как его убить надо. Там заговор-то, был, конечно, заговор против него, но расписывать убить его и ещё что-то – это тоже уже какая-то шпиономания. Но это был гигантского уровня чиновник с глубочайшим пониманием механизмов государственных, международных. Мы, благодаря ему имели это… этот мирный договор, который он привёз. И вот вообще замирение этой части во многом состоялось благодаря ему. Вот я хочу сказать, что вот должен быть присутствовать этот масштаб этой личности в разговоре о нём, потому что даже частная какая-то фраза, это фраза вот этого человека с его гигантским запасом знаний. И в этой связи…
Коллеги, то, что он разыскивает вот эти адресаты, и куда приехал и с кем поговорил, это другой язык эпохи. И когда… когда он … Во-первых, это очень важная находка, что Завадовскому принадлежали Саблы, потому что это всё ломает в этой… в этом понимании. И приезд к кому-то в гости – это у нас сегодня: сел, приехал, поговорил и уехал. Это целая миссия! Это целый разговор, это обмен мнениями, который будет потом отзываться месяцами, полугодьями, и даже годами. Вот это надо понять как бы рисунок жизни, рисунок времени, это… это всё имеет свою коннотацию, вот эти поведенческие законы, моменты. Поэтому то, что он это сделал – чрезвычайно важно. Дай Бог ему в будущем ещё глубже вот в это погрузиться и понять, что это в полном смысле слова означает. Не всё можно было написать, и надо иногда приехать и поговорить об этом конкретно друг с другом. И это чрезвычайно важная часть его работы. Я надеюсь, он отдаёт… Мне кажется, он до сих пор не вполне осознаёт, насколько это важно, дай Бог, чтобы в будущем это в полной мере у него состоялось. Потому что мы должны на смену концепции Нечкиной, что он приехал сюда там создавать это… заговор и всё остальное, предложить какую-то другую, очень важную… Поляки свою предлагают, они всё тянут к себе, там, естественно, Ржевусский, значит, этот, Густав Олизар, значит, Эвелина Ганская, и там начинаются опять поиски сюжета… все эти переговоры в Артеке и, дескать, вот эта часть польской революционной тактики и так далее. Ерунда всё это, у Грибоедова это, конечно же, по-другому.
Что касается, и последнее, дуэли. Во-первых, эмоциональных реакций было сколько угодно. Вот Толстого назвали… Самая яркая – Александр Первый, которому будут потом являться мальчики кровавые в глазах, и Пушкин это в «Бориса Годунова» вставит. То есть эпоха давала разные как бы типологические… типажи человеческие. Кто-то спокойно перешагивал через убийство, кто-то погружался на этой почве в долгую ипохондрию и всё остальное. Для Грибоедова это очень важно. Я всем напомню, что тело его было опознано в Тегеране, после того, как его, привязанного к лошади… Да, и так далее… По пальцу, раненному на дуэли. То есть для него это даже какая-то мистика, что его… завершение жизненного пути – оно состоялось и столкнулось именно с этой частью, с этой деталью. Вместе с тем, надо ещё знать, что они все дети вот этого бурного времени и бурного региона, где человеческая жизнь могла оборваться в любой момент. И они это осознавали, они этим не бравировали, они себя защищали, берегли и ... всё остальное. Но никто не знал, где тебя настигнет этот конец. И трагические тегеранские события как бы выстроены определённым образом, только никто не ожидал этого кровавого финала, даже те, которые задумали эти события. Они тоже лишний раз ему это продемонстрировали, но он был к этому готов. Грибоедов необыкновенно мужественно вёл себя во время штурма русского посольства, когда они уходили из комнаты в комнату, сдавая эту комнату, защищая следующую. И как бы есть свидетельства о том, как Грибоедов вёл себя, и как он до последнего чувствовал себя, в том числе, ответственным за этот бунт, потому что он принимал этих беглецов в посольстве и так далее. Поэтому тут вот с моментом эмоциональной реакции и внутреннего мужественного начала, тут как-то над это соотнести и, может быть, надо глубже с этим разобраться. Вот.
Я ещё одно, вот Марина Алексеевна об этом в одном из своих блестящих выступлений очень хорошо говорила. Надо… вот эта тень этого ирландца мелькнувшего. В Крыму было гигантское количество самых разных людей, он был такой площадкой переговорной. Недаром и Мицкевич сюда, и всё остальное, и недаром здесь наша с вами эта миледи из романа такая легендарная леди Винтер, графиня де ля Гош и её это странное пребывание тут то в Гурзуфе, то потом в Старом Крыму, и все эти мистики, здесь собирающиеся... Это часть какой-то ещё одной вот какой-то линии, которую… Вот, может, Наталья Анатольевна чем-то поможет с этим ирландцем там, потому что с её хорошим знанием английского материала, или по крайне мере коллегами в Англии, которые могли бы помочь какими-то этими поисками... И это странное… странный Ришельевский сюжет, построить эту первую европейскую дачу на Южном берегу и никогда туда не приехать. И одновременно её потом заполнить массой людей, которых он туда будет… давать согласие, чтобы они туда ездили, или там останавливались, и там пребывали … это… и многое другое, что порождает до сих пор загадки: зачем Ришелье вообще это сделал, если самому ему это не было нужно.
Здесь есть выдуманные какие-то проблемы, накопленные краеведением, крымоведением, но есть и глубокие внутренние разломы и линии, которые надо понять. Графиня де ля Гош сюда приедет после короткого свидания с Александром Первым. О чём они будут говорить, никто не знает, но после этого ей будет запрещено жить в европейской части, она будет сюда как бы… отправлена, полупринудительно полудобровольно. И её пребывание здесь – это особая, особая тема, ну связанная в том числе, с эпохой Грибоедова и со всем этим делом. И эта самая мистика, когда во время Войны немцы будут раскапывать её могилу в поисках этих подвесок, потому что они будут полагать, что они там похоронены вместе с ней в Старом Крыму, в этой могиле. Как далеко зашёл этот сюжет, как он долго тянется через целые столетия, этот сюжет.
Время мистическое, автор наполовину мистический, и темы такие, нуждающиеся, да… в этом изучении. Я думаю, что вот он с его склонностью к определённой мистике – может, именно тот исследователь, который нужен для изучения этой темы. Недаром у нас до этого два или три раза попытки найти исследователя не увенчались успехом – наверное, тема ждала своего исследователя. Но, ему ещё очень много надо будет проделать, и в том числе, преодолевая в самом себе, чтобы это не было самоуверенностью. Хорошая работа, спасибо.
Новикова М. А.:
То есть Вы будете голосовать «за»?
Председатель:
А я подумаю! Коллеги как всегда были добры, они дорожную карту … по сути дела на три-четыре года у него есть просто-напросто собрание тем и даже концепты как бы … как это надо развивать. Я вот… он человек умный, я думаю, что это всё не пропадёт. Коллеги, закончили обсуждение. Что у нас там по протоколу? Так, коллеги, тайное голосование… Мы должны же ему дать слово, да?
Новикова М. А.:
Так, плачем коротко!
Председатель:
Два слова! Сергей Сергеевич, да!
Минчик С. С.:
Благодарю совет за высказанные вопросы и замечания!
Председатель:
Спасибо, спасибо. Выборы счётной комиссии!...
